Ознакомительная версия.
Рассуждая здраво, «Пентакль», сделав сказку былью, изгнал со своих страниц реализм. Открыв двери невозможному, послал матушку-Реальность куда подальше. Рассуждая последовательно, матушку давно уж послали, и не в книге, а наяву. Вы убедитесь в этом, заглянув в сегодняшние газеты. Невозможное стадами пасется на газетных полосах. Увидите сразу, были бы глаза.
Нет, я претензий не принимаю. Согласен: нет там ничего экстраординарного, ничего сюрреалистического, все обычное, болотное и подколодное, все как всегда и даже лучше. О том и речь: невероятное давно стало очевидным и никого уже не удивляет. Привыкли. Пожимаем плечами, возмущаемся, поругиваем богов и наместников, ни на миг не усомнившись в том, что по-прежнему обитаем в мире Божием.
Иллюзия бытия… Сатанорий – усыпляет. Спасибо нашим докторам! Замыливать глаза они умеют. Правда, Нюрка Гаврош?
«В ковене пропишись, доктор Менгеле», – слышится мне.
Несуществующий небесный мост сумел реализоваться в качестве оптического явления. Двумя годами позже совершенно та же история приключилась с чтением – мальчишка открыл волшебную способность книги оборачиваться новой реальностью, вполне пригодной к обитанию. Книга оказалась таким же генератором чудес, как и солнечный луч на дождевых каплях, с той разницей, что радуга – явление общеизвестное и полностью объясненное в рамках оптики, а для эффекта присутствия в Иллюзионе, спрятанном под книжной обложкой, еще не придумали ни рамок, ни подходящей науки.
Я не хочу ничего доказывать, и без доказательств ясно: волшебство проявляет себя в читателе, и только в нем. Яви не придется отмахиваться от подступившего к ней Миргорода, она сама себе кудесница. «Наш иррюзий – луччий качества! Как везде». Реальность книги поэтому субъективна; тем не менее это реальность, данная нам в ощущениях. В определенных обстоятельствах, при определенном освещении. И если удастся увидеть. Один с ходу видит объемную картинку, второй безуспешно скользит взглядом по пестрому и бессмысленному (для него) узору. Глаза разные, да и восприятие – штука тонкая, зависит от преломления лучей, времени года, уровня адреналина в крови, готовности послать подальше насущные дела (на какое-то время, разумеется), а также от кривой улыбки луны, показаний кофейной гущи и прочих тонких материй. «Читал последний роман Кота Котовича? Ну, класс!» – «Читал, не дочитал: не катит…»
Катит – не катит. Любит – не любит. Новая реальность возникает тогда, когда книга любит читателя, а он отвечает ей взаимностью. Это не всегда случается; увы, с годами это случается все реже. Но даже если она отворачивается и норовит лягнуть фразой или сценой, я стараюсь не обижаться на нее. Для меня – разноцветные кляксы, для кого-то – глубокий и красивый мир. Мне – пустыня, кому-то – волшебная страна.
Или наоборот.
Оптика у каждого своя.
Пять авторов в поисках ответа
Незадолго до выхода «Пентакля» в свет тринадцать рассказов цикла были опубликованы на украинском языке в издательстве «Зеленый пес». Редакция задала авторам книги ряд вопросов, ответы на которые мы предлагаем вашему вниманию.
Вопрос 1. Вы мечтали в детстве стать писателем? И как вы к этому пришли, то есть какой путь вам пришлось преодолеть?
ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Как ни странно, нет. Я мечтал стать пожарным – у них такие красивые, ярко-красные машины! Даже когда со второго класса школы пошел в литературную студию под руководством чудесного поэта и мудрого человека Вадима Левина, начал писать стихи и литературные пародии (позднее – драматургические произведения), я не собирался в будущем становиться профессиональным писателем. Это казалось чем-то настолько невозможным, что и мечтать-то о таком было сумасшествием. Впрочем, намерение стать режиссером, кем я и стал после института, было не менее фантастическим.
Просто с 1990-го года, когда мы вместе с Дмитрием Громовым образовали творческий тандем, возникла не мечта, а острое ощущение – полноценно жить без этого не получится. И мы оба оставили основную работу, ринувшись в безденежный и безнадежный омут литературы. Ну что ж, шесть лет прошло от начала совместной работы до выхода нашей первой полноценной авторской книги в твердом переплете. Шесть лет, в течение которых наши семьи поддерживали нас в стремлении реализоваться на литературной ниве, а «доброжелатели» многозначительно крутили пальцем у виска. Семьдесят два месяца поисков и попыток, две с лишним тысячи дней понимания, что так не бывает, но должно быть.
Ну что ж – получилось!
ДМИТРИЙ ГРОМОВ: В раннем детстве я хотел стать военным. Причем непременно полковником – никак не меньше. Или военным моряком. Или милиционером. А одновременно страстно желал стать оборотнем, хоть уже тогда понимал: вряд ли получится. Классу к пятому-шестому желание стать военным или милиционером прошло (а вот оборотнем – осталось!). Теперь я уже хотел быть химиком (в итоге им и стал) и… да-да, именно писателем! Но к восьмому классу я прекрасно понял, что шанс стать издающимся писателем у меня примерно такой же, как и стать оборотнем. Т. е. реализация подобного выбора лежит в области фантастики.
Впрочем, никто не мешал мне при этом просто писать в свое удовольствие. «В стол». Первый рассказ я сочинил лет в семь. Потом было еще несколько «проб пера». А с шестого класса писал уже регулярно, почти каждый день, отрывая по часу-другому-третьему от иных занятий. Нет, я не сидел все время дома, сочиняя и перенося на бумагу придуманные истории (фантастические, разумеется!). Успевал и уроки сделать, и книжку почитать, и с ребятами на улице поиграть: «в войну», в настольный теннис, в футбол, а когда – и в карты; на велосипеде покататься, зачастую – из рогатки пострелять или еще как побезобразничать. Но и написать две-три странички новой повести в толстой «общей» тетради в клеточку тоже успевал. И как-то на все времени хватало!
Продолжал писать, и учась в институте на химика. И позже, уже работая по специальности, а затем – учась в аспирантуре. Тогда же, во второй половине 80-х, предпринял первые попытки опубликоваться. Разумеется, неудачные. До сих пор дома лежит целая пачка «отказных» писем из различных редакций. Сейчас пересматриваю их, посмеиваясь: разные редакторы ругают одни и те же рассказы за совершенно противоположные вещи! А среди достоинств отмечают то, за что их коллеги от рассказа камня на камне не оставляют.
К тому времени мы уже были знакомы с Олегом Ладыженским и с 1990 г. начали писать в соавторстве. В 1991-м появились первые публикации – в газетах, журналах. В 1992-м вышел первый сборник в твердом переплете с нашей повестью «Витражи патриархов» и небольшим романом «Живущий в последний раз». В 1994-м за свой счет выпустили первые две книжки-»покета»: «Войти в образ» и «Дорога». Тиражом по 999 экз. Под Новый год с 1995-го на 1996-й в Барнауле вышла первая наша авторская книга в твердом переплете – «Право на смерть». А с 1996-го нас наконец начали издавать регулярно. И издают по сей день.
Ознакомительная версия.
