— …сделав личинами десяток-другой наших воинов, и, конечно же, предварительно убив Кузнечика? — представив себе такую ситуацию, уточнил я.
— Да. В ваше отсутствие ей будет мешать только он… — подтвердила Илзе. — Кроме того, зная, на что способны Утерсы и воины Правой Руки, она для собственного успокоения наверняка прихватит с собой еще и Лидию с Айлинкой…
Я заскрипел зубами:
— И это ты называешь сравнительно неплохим вариантом?
— Да. Второй — намного хуже. Моя мать и Даржина подомнут под себя весь Вэлш, отправят гонца к отцу и в обмен на свое будущее подарят ему Элирею. В этом варианте о судьбе твоей мамы и сестер не хочется даже думать…
— Мда-а-а… — ошарашенно протянул я.
Илзе выпростала руку из-под одеяла, ласково потрепала меня по волосам и грустно улыбнулась:
— Вот поэтому-то я и должна остаться… Эх, если бы… Ха!!! Ронни! Я передумала: я поеду с тобой!!!
Глава 19. Фирол Серебряная Струна
…Гриф лютни привычно лег на левую ладонь. Пальцы легонько пробежались по струнам, проверили их натяжение и замерли, словно испугавшись своей дерзости. Несколько мгновений неподвижности — и пальцы правой руки, до этого нежно ласкавшие отполированную и покрытую лаком деку, на миг зависли над розеткой, и в многоголосый гам единственного зала таверны «Сломанный щит» вплелся первый аккорд.
Дородная молодка-разносчица, довольно успешно отбивавшаяся от домогательств порядком подвыпившего мужика, мгновенно развернулась на месте, вгляделась в лицо барда, кокетливо поправила волосы и заулыбалась.
Мужик, перед которым вместо пышной груди девицы вдруг оказался ее необъятный зад, растерянно икнул, нахмурил брови и вцепился своими лапами, покрытыми засохшей коростой, в широченные бедра. Видимо, решив заставить свою даму повернуться. Не тут-то было: отмахнувшись от ухажера влажной и не особенно чистой тряпкой, разносчица сорвалась с места и в три здоровенных прыжка оказалась рядом с помостом:
— Доброй ночи, красавчик! Меня зовут А-…
— А ну-ка брысь на кухню!!! — рявкнул хозяин «Сломанного щита», и, погрозив девице костлявым кулаком, повернулся к залу: — А ну ма-а-алчать!!! Сеня-а-а… в ма-а-аей таверне-е-е играет и па-а-ает за-а-алатой голос Дие-е-енна, ви-и-иликий и нип-привзайденный Фирол Си-и-иребряная Струна-а-а!!! Для тех, хто меня не понял: он па-а-ает, а вы — ма-а-алчите! Ясна?!
— Струна серебряная, а голос золотой! Гы-ы-ы!!! — пьяно расхохотался какой-то шутник. И тут же умолк, увидев, что вышибалы, стоящие рядом с входной дверью, одновременно набычились и угрожающе провернули в руках увесистые дубинки.
Снова набрав воздуха в необъятную грудь, Манкас по прозвищу Рваная Губа изо всех сил врезал кулаком по заставленной кружками стойке и рявкнул еще громче:
— Ишшо одно слово — и кто-то ни-и-идасчитаеца зубов!!!
Видимо, в способностях вышибал никто не сомневался, так как в зале мгновенно наступила мертвая тишина.
Страшно довольный реакцией зала, Рваная Губа повернулся к Фиролу и неопределенно пошевелил пальцами:
— Ты, эта, можешь начинать…
Бард кивнул, задумчиво оглядел одежду разгоряченных выпитым вином слушателей и криво усмехнулся: публика тут собиралась… мягко выражаясь, не особо состоятельная. Значит, надеяться на хороший заработок не стоило. А все из-за не вовремя сломавшегося колеса! Если бы не оно, то труппа успела бы въехать в городские ворота и теперь работала бы в каком-нибудь из лучших постоялых дворов Мегли, а не в этой занюханной забегаловке.
— Баллада… — начал он, потом сделал небольшую паузу, и, заметив, что на лицах слушателей начали появляться недовольные гримасы, с ухмылкой закончил: — …о веселых похождениях отставного солдата Ярмара по прозвищу Корень!
Зал взвыл от радости: эта разбитная песня, всех куплетов которой не знал ни один бард Диенна, повествовала о приключениях сына мельника из небольшого городка под Малларом после Четырехлетней войны.
Отставной солдат, честно заслуживший аж две алые нашивки, был молод, хорош собой и весьма любвеобилен. Поэтому его путь от стен Баррейра до родного дома превратился в увлекательное путешествие по чужим постелям и сеновалам.
Воин, не раз глядевший в лицо смерти, не боялся ни оскорбленных мужей, ни отцов обесчещенных им девиц, ни городской стражи. Поэтому, увидев очередную красавицу, без малейших раздумий бросался в атаку. И, конечно же, побеждал.
Естественно, для каждой красотки выбиралась своя тактика — крестьянки млели от изысканных комплиментов и обещаний жениться, жены и дочери мастеровых — от широченной груди и сильных рук, зажиточные купчихи — от его молодости и красоты, а дворянки — да, были и такие! — сдавались от неудержимого натиска и безграничного нахальства.
Надо ли говорить, что все четыре основных припева этой баллады знали все? Не успевал Фирол допеть куплет про какую-нибудь крестьяночку, как зал молодецки подхватывал:
«…Кусочек хлеба, пива кружку -
— и я, согревшись у огня,
Забуду милую подружку, ту, что в деревне ждет меня…»
Запевал про дворянку — и вскоре глох от давно набивших оскомину строк:
«Не обещаю я куплетов, и куртуазной чепухи…
Возьму за это… и за это -
— и на кровать, под балдахин…»
Особенно сильно на нервы действовали доморощенные шуты, пытавшиеся показать, за что именно бравый Ярмар хватал прекрасных дворяночек, прежде чем ими овладеть: эти придурки то и дело вскакивали на ноги и принимались гоняться за злыми, как собаки, разносчицами, мешая им собирать «благодарность». И периодически получали по голове. Как от хозяек «этого и того самого», так и от отрабатывающих свои деньги вышибал.
При желании петь балладу можно было бесконечно — куплета после двадцатого слушатели встречали первый с таким же восторгом, как и в начале выступления. Ибо каждый из них, слушая немудреное пение, представлял себя на месте Ярмара. И гордился своей наглостью, неотразимостью и мужской силой.
Можно было. Но минут через двадцать, добросовестно пропев добрую четверть известных ему куплетов, Фирол последний раз ударил по струнам, и, вскочив с табурета, вскинул лютню над головой:
— Пока все! Пока…
— У-у-у… — расстроенно взвыл зал.
Бард выставил перед собой ладонь, дождался тишины и с улыбкой сказал:
— Пьете?
— Да!!!
— Давно?
— Да-а-а!!!
— А у меня горло пересохло…
Тут же раздался грохот кружек и характерное бульканье — добрая половина присутствующих восприняла это, как намек.
Не дожидаясь, когда к нему ринутся желающие выпить вместе с «ви-и-иликим и нип-привзайденным», Фирол щелкнул пальцами — и на помост взлетели братья Огоньки:
