Перспективы казались вескими доводами, чтобы немедленно уйти.
Но бежать от рухнувших планов было не по "правилам". Даже проигрыш следовало довести до финала по-честному, без обмана.
Стиснув зубы, Захар пересел на гребную банку и сбросил перчатки. Отвязал вёсла и развернулся к берегу. Туман ничуть не прояснился, и до восхода было ещё полчаса, но Захар точно знал направление. Он не мог заблудиться.
- Не слышу ответа! - прошептали с кормы.
- Отвяжись, - буркнул Захар, поскрипывая упоркой при проводке лопасти в воде. - Рыбинспектор, что ли?
Туман над кормовым сидением заметно потемнел и уплотнился. Фигура человека была столь явственной, что хотелось потрогать. Но Захар никогда не пытался этого сделать. Призраку едва хватало сил, чтобы озвучивать мысли. Из сострадания к бестелесному разуму Захар крепче загустил пар, ионизировал его и зафиксировал электростатическим полем.
- Неприветлив ты со старыми друзьями... - звонко сказал призрак.
- С водяными не вожусь, - проворчал Захар, - кстати, можешь не благодарить.
- И не подумаю! - фыркнул Водяной. - Ты меня уплотнил не для того, чтобы помочь, а чтобы самому лучше слышать. Люди по-другому не могут - всё для себя.
- Развеять по ветру было бы лучше?
- Уже и пошутить нельзя, - пошёл на попятный Водяной. - Какой же ты вспыльчивый. Кипяток! Из-за рыбы злишься? Хочешь, подарю? Бери!
У правого борта показался плавник акулы.
- Вот ещё... - настроение совсем испортилось. - Не нужны мне твои подачки. Если узнают, что просил у духа моря... здороваться перестанут! Ты ещё русалок позови.
- Стало быть, если не узнают, просить можно? - усмехнулся Водяной. - А русалки в море не живут. Пора бы знать, не маленький. Они за своей внешностью следят. От солёной воды избыток плавучести, стало быть, вес лишний нужен. И глаза красные - щиплет...
Захару было чем поддержать непринуждённую светскую беседу. Он бы мог рассказать и про чешую в крынке - молоко за ночь прокисло, и про венок на поручнях трапа - Тинка два дня дулась... но не успел: в пальцы впились раскалённые иглы.
Захар застонал и выпустил вёсла, а они, подхваченные волнами, ударили рукоятями в грудь.
- Что такое? - поинтересовался Водяной. - Устал?
Но Захар уже слушал сообщение. "Солнце превратилось в сверхновую. Скорость распространения плазмы близка к световой. Общая эвакуация Солнечной Системы. Через восемь минут фронт взрыва пересечёт орбиту Земли..."
Захар поднял голову и разогнал туман. Восточный горизонт заметно золотил. Со всех сторон вскипали следы инверсии стартующих беженцев. Светлые вертикальные полосы, густо исчертив небо, сделали мир бледным. Люди рвались к звёздам. Беглецы ослепительно вспыхивали там, высоко вверху, над ионосферой, где уже можно было переходить в подпространство.
- Что-то случилось? - немного нервно спросил Водяной.
- Случилось, - сказал Захар, - кажется, мы только что взорвали Солнце.
- "Кажется" или всё-таки "взорвали"? В этом вопросе, знаешь ли, хотелось бы определённости.
- Взорвали, - устало подтвердил Захар, - можешь не волноваться.
- Не буду. Успокоил, конечно, - Водяной бросил короткий взгляд за плечо и недоверчиво уточнил: - Что-то я не вижу никакого взрыва!
- Потому что плохо представляешь расстояние. Лучи света едва ползут. От Солнца они приходят к нам за восемь минут. Именно столько осталось жить этой планете.
"А ведь учили, что фронт сверхновой не превышает десяти мегаметров в секунду, - тоскливо подумал Захар. - Впрочем, никто ещё не наблюдал сверхновую в первые минуты после взрыва..."
- Похоже, вы нас таки доконали! - признал Водяной. - Вырубали леса, отравляли реки... А ещё воевали, мешая с гноем всё, чем следовало бы гордиться. А теперь, выходит, всю планету разом решили прикончить? Целиком?
- Положим, в последнее время, мы многое вам вернули, - устало заметил Захар. - Не рубим, не травим и давно не воюем...
И это была правда.
***
Даже в скупых на эмоции академических отчётах легко угадывались удивление и восторг, когда французская экспедиция к Солнцу обнаружила внутри орбиты Меркурия планету, размером и массой идентичную Европе - одному из спутников Юпитера. Недолго думая, исследователи назвали планету Урбеном в память о восстановленной репутации своего знаменитого соотечественника. В самом деле, как мог ошибаться человек, открывший Нептун "на кончике пера"? И, напротив, если не существует предсказанной им планеты Вулкан, значит, и существование Нептуна - обман и выдумки.
Урбенианский год длился двадцать земных суток, средний радиус орбиты - восемнадцать миллионов километров. Солнце с поверхности Урбена занимало четыре градуса телесного угла, что в пятьсот раз больше его видимого размера с Земли. Семь миллионов квадратных километров оплавленной пустыни и ничего такого, что представляло бы хоть какой-то интерес для промышленности Земли. Скорое забвение триумфа французской школы астрономии казалось неизбежным, но рутинная гипсометрия поверхности обнаружила необычное образование: холм, одна сторона которого опускалась полого, другая - обрывалась отвесной стеной.
Высотка лежала на равнине, как половинка пирога на кухонном столе.
Картографическому спутнику изменили параметры орбиты, чтобы отснять интересный объект под разными ракурсами, но замешательство только усилилось: пирог оказался с изюминкой. Фронтальные фотографии были неотличимы от рекламных листовок хозяйственных магазинов: красная дверь два метра в высоту и шестьдесят сантиметров в ширину, ручка из тускло-серого материала и глазок в положенных ГОСТом полутора метрах от нижней части косяка. Порожек тоже был - невзрачная ступенька в десяти сантиметрах над грунтом.
На семи снимках, приложенных к отчёту, холм смотрелся обыкновенным ангаром, снятым где-нибудь в Гоби или Неваде: ушибленный солнцем камень, заброшенность, уныние... и дверь.
Этот отчёт стоил карьеры первооткрывателям.
Следующие три года чиновники от науки старательно игнорировали любое упоминание об урбенианском артефакте, но когда заурядная туристическая фирма решила оформить заявку на разработку участка поверхности первой планеты, двусмысленность положения стала очевидной.
