Впрочем, я теперь сомневался, стоит ли мне сближаться с женщинами из рода человеческого. Слишком уж много у меня секретов, которые лучше вообще никому не знать. Да и родня (не здешняя, а та, из изнаночного мира), мягко говоря, не самая обычная, и родственнички эти всё больше и больше начинают принимать участие в моей жизни. Самому это не нравилось, но моя сила прочно связывала меня с миром демонов, и никуда от них было не деться.
С земной роднёй тоже не так всё просто. Ведь что выходит? Отцом Дениса оказался вовсе не муж его матери, а какой-то аристократ из «гадюшника». А что за аристократ, я пока и сам не ведал. Хотя бы фамилию узнать, пусть от этого и мало проку: ублюдки высокородных не имели никаких прав сверх тех, что полагались простолюдину.
И вот я, наконец-то дождался, когда закончатся четыре бесконечных урока, дотащил свою тушку до квартиры, завалился в кровать. И тут — звонок. «Ну ёлы палы, оставите вы меня, наконец, в покое?» — проклиная всё на свете, я оторвал своё тело от ложа и поплёлся к телефону.
Звонила сестра. Сегодня во второй половине дня она собиралась навестить отца в тюрьме и звала меня с собой. Сказала, что другой возможности не будет: скоро состоится суд, а в неделю перед судом визиты родственников запрещены, и сегодня последний день, когда мы могли придти.
И пусть мне меньше всего на свете хотелось сейчас навещать какого-то постороннего мужика в тюрьме, сестре я по понятным причинам отказать не мог.
До следственного изолятора пришлось ехать три станции, находился он в соседнем районе, на промзоне. Мы с Машей встретились возле КПП.
— У тебя всё в порядке? — первым делом спросила сестра. — Я за тебя переживаю.
— Всё отлично. Некоторые проблемы отпали, но всё равно, пусть Лёша поживёт у вас хотя бы до конца недели. Так, на всякий случай.
— Опять какие-то недомолвки, — нахмурилась сестра. — Говори прямо уже: что ты там всё скрываешь? Во что ввязался? Мало одной пули в голове? Не нравится мне, что ты постоянно в какие-то тёмные истории влипаешь.
— Вообще-то, это не я в тёмную историю ввязался, забыла? Я просто пытаюсь защитить себя и брата. Доверь это денло мне. У тебя своя семья, вот ей и занимайся.
Сестра насупилась, хотела что-то ответить, но я вовремя понял, что мои слова были слишком резки.
— Ладно, извини, — сказал я. — Я ценю твою заботу, ты и правда много для нас делаешь. Но пойми, есть вещи, с которыми ты не поможешь. И зачем тогда тебя впутывать?
— Ладно, проехали, — махнула рукой сестра. — Разбирайся сам. Только осторожней будь, прошу. Очень переживаю. И это… насчёт опеки… Я звонила дяде. В общем, такое дело. Наверное, тебе надо с ним лично встретиться. Когда я ему сказала, что надо опеку оформить, он как-то без энтузиазма отнёсся. Сказал, боится сокращения на заводе и не уверен, как у него с деньгами будет хорошо.
— А мне казалось, у него стабильная работа.
— Мне тоже казалось. Но видишь, как бывает.
— Паршиво, — констатировал я. — В приют мне нельзя.
— Да успокойся, не пойдёшь ты ни в какой приют. Просто встреться с ним, может, решите чего.
— Встречусь, — кивнул я. — Пошли уже. А то я на сегодня запланировал мотоцикл починить и ещё уроками надо заняться. В конце-то концов, программу навёрстывать надо.
У нас проверили документы, а потом отвели в длинное помещение, разделённое на две части решётчатой перегородкой, которая в свою очередь делилась на отсеки со стульями.
Ждали минут десять. Наконец с другой стороны вышел приземистый мужичок в полосатой робе и в наручных кандалах. Я сразу узнал это осунувшееся пропитое лицо с озлобленным взглядом потухших глаз.
— Что, явились, гаврики? — поздоровался отец, присаживаясь на стул по ту сторону перегородки. Он почесал нос — кандалы зазвенели. — Пришли батю навестить, да? Что, Дениска, а тебя, гляжу, выпустили? Ну молодец, выздоровел. Крепкий оказался — в меня весь.
«Ну не в тебя — это точно», — подумал я.
— Как там у вас, на воле? — оскалился отец. — Птички поют?
— У нас всё хорошо, — сказала сестра. — А ты как?
— А чо я? Нормально. Как сама думаешь? За решёткой сижу, ёкарный бабай! И всё из-за того говнаря. Нахрена он сдох, падла? Ты мне чего-нибудь принесла?
— Принесла, — ответил Маша. — Всё, что просил. Уже отдала.
— Молодец. Не скучаете там по бате-то?
Я хотел сказать, что ни грамма, но ответил другое:
— Есть немного.
— Немного? Ха. Вот тебе и благодарность, воспитывай вас ещё… Ладно, это всё долбаная лирика. Тут такое дело… Короче, нужен адвокат. Нормальный, а не этот осёл вонючий. Эта гнида даже не собирается меня вытаскивать. Говорит: пятьдесят на пятьдесят, что оправдают. Но это — гон. Дело же — верняк. Та падла с ножом напала, я оборонялся. Мне что теперь, сидеть из-за него? Короче, найдите кого-нибудь. Хорошего, чтобы. Ясно?
— Денег на это много потребуется, — сказала Маша.
— И что? Денег на родного отца жалко? У тебя же, Денис, есть сбережения? Или брата моего попросите. Пускай хотя бы почешется. Даже не пришёл навестить, засранец.
— У меня были сбережения, пока ты не пропил больше половины, — сказал я. — А теперь осталось две тысячи.
— Да брось прибедняться-то! Небось, в гараже своём миллионы держишь. Год почти дрался. Думаешь, не знаю, сколько там платят? Пару раз выйдешь на арену — вот и адвокат будет. Или что, родного отца кинуть хочешь?
«Ну во-первых, ни фига ты мне не родной, — подумал я, — а во-вторых, наверное ты уже забыл, как сына обрёк на смерть, не заплатив больничные счета? А теперь выходит, я должен отдавать всё заработанное, чтобы это мурло, которое называлось «отцом», могло и дальше на диване лежать, ничего не делая, бухать беспросветно и меня же хаять? А не охренели ли вы часом, гражданин?»
Уж не знаю, как бы повёл на моём месте Денис, но я для себя решил, что палец о палец не ударю, чтобы «отец» вышел. А если даже и случится так, что его оправдают, выгоню из квартиры к едрени фени. Пусть, как хочет, так и живёт — взрослый человек. А на своей шее сидеть больше не позволю.
— С деньгами у нас сейчас туго, — ответил я сдержанно, — а боями больше зарабатывать не собираюсь. С такой травмой, как у меня, нельзя драться.
— Ты мне тут жаловаться ещё будешь? — рассмеялся отец. — Руки ноги целы, на свободе ходишь, придумаешь что-нибудь. А у тебя, Машка, твой хач хорошо, небось, зарабатывает? Пусть немного для родственника скинется. А?
Я видел, как помрачнела Маша. К её жениху отец всегда относился отрицательно. Отчасти, поэтому сестра и уехала из дома, когда ей исполнилось шестнадцать. И всё же девушка ничего не сказала — стерпела очередной выпад в адрес своей семьи.
— Мы обязательно что-нибудь придумаем, — ответил я за неё. — Как же родного отца не вытащить?
— Во! Другие слова совсем! — сразу повеселел «папа». — Всё. Отлично. Тогда жду. Только не затягивайте: суд через неделю.
Кода мы вышел, я аж вздохнул с облегчением.
— Ну и свинья же он, — проговорил я. — Ни стыда, ни совести. Палец о палец для семьи не ударил, а теперь ему все должны.
— Ну ты же его знаешь, — вздохнула Маша. — Сама поражаюсь, как вы вместе живёте до сих пор.
— Ну я нашёл к нему подход, — я вспомнил случай, когда Денис разбил папаше нос.
— Помню-помню, — рассмеялась сестра.
Поход к отцу, который даже отцом-то не было, оставил неприятный осадок. Конечно, из воспоминаний я знал, какой он, но живое общение вызвало более сильные эмоции.
Вернувшись домой, я взялся за готовку ужина. На обратном пути закупил пять килограммов риса, макарон и перловки, а так же десяток банок с тушёнкой, чтобы иметь запасы на случай, если вновь нагрянет Эстер. А если ещё и мой демонический папаша окажется таким же прожорой, это грозило серьёзно поистрепать мой бюджет.
Я готовил рис, когда раздался очередной звонок.
— Алло, — поднял я трубку.
— Это Денис Ступин?
— Да.
— Мы не знакомы, я — Степан Корнеев, брат Инны Корнеевой, твоей матери. Я узнал на днях, что твой отец попал за решётку. Вот, решил позвонить, справиться, как дела?
