— Мне кажется, она к твоему перемещению никакого отношения не имеет, Федор Михайлович, — возразил Котя. — Она не врет: когда ты вдруг появился прямо у нас перед носом, Ника удивилась не меньше меня.
— И что это доказывает, что? — напористо заговорил Сумкин. — Это ровным счетом ничего не доказывает. Кто она такая вообще? Может, знатная артистка больших и малых театров. Она с тобой летела? Ты давно с ней знаком?
— Тут такое дело, — Котя решился: будь что будет. Все же Сумкина он знает далеко не первый год. — Понимаешь…
И Чижиков коротко рассказал приятелю, как нашел у себя под дверью тринадцатилетнюю Нику, девочку из будущего; как он не придал значения этому ее утверждению и усиленно от навязчивой Ники отделывался — и таки отделался, а она потом все равно обнаружилась в летящем в Пекин самолете, но уже в возрасте двадцати трех лет. Рассказал и о том, как Ника велела держаться рядом, когда самолет начал падать, о том, как их окутало белое сияние и как позднее они пришли в себя на берегу древнекитайского озера.
— Я пытался от нее удрать и пытался заставить отвечать на вопросы. Все бесполезно: Ника так ничего мне толком и не объяснила и никуда не делась, — закончил Чижиков. — Ну не пытать же ее, в самом деле?
— Да, пытать как-то неловко, — согласился Сумкин задумчиво. И вновь оживился. — Кстати, а ты умеешь? Ну, там иголки под ногти загонять и все такое? А то китайцы, доложу я тебе, в этом смысле очень далеко продвинулись, и мы могли бы…
— Федор Михайлович!
— Ладно, ладно! Пошутил я, пошутил. И все равно — я не вижу, отчего бы не задать Нике пару-тройку хороших, берущих за душу вопросов.
— Да она от любого вопроса отговорится! Пробовал я по всякому, только голову вдрызг заморочила, — махнул рукой Котя. — Бесполезно это. К тому же только она знает, куда нам идти, чтобы выбраться отсюда.
Он кивнул в сторону разбойничьего лагеря.
— Ты меня просто поражаешь, старик, — сокрушенно покачал головой Сумкин. — Просто поражаешь… Ну откуда, скажи мне на милость, тебе известно, что там, куда стремится Ника, действительно будет некая фигулина, которая благополучно доставит нас домой? А? Может, она воспользуется нашими многочисленными талантами для достижения собственных це лей, свалит в свое светлое будущее, а нас бросит на произвол судьбины лютой здесь? Тебе такое в голову не приходило?
— Приходило, — кивнул Чижиков. — Но я старательно игнорировал эту мысль. Да и что мы можем поделать?
— Ну, например, никуда больше не идти, — предложил Федор. — А что? Мы теперь сподвижники благовещего Шпунтика, нас практически на руках носят, мы везде желанные гости. Не пропадем. В принципе, можно и у Ляна остаться, пожить немного на халяву. А что? Воздух тут свежий, с мясом проблем нет, Шпунтику тоже, вроде, нравится. Надо только решить вопрос с табаком и все. Ты удивишься, старик, насколько я неприхотлив в повседневной жизни!
— Интересная мысль.
— О чем я тебе и толкую! — торжествующе стряхнул пепел на штаны Сумкин. — Откажемся идти дальше в столицу, скажем: благовещий зверь дал такой знак. И посмотрим, что Ника предпримет…
— …а предпринять ей нечего! — подхватил, воодушевляясь, Котя, — и мы вынудим ее все-все-все нам рассказать. Толково придумано.
— Точно! — хлопнул его по плечу Сумкин. — Давай еще по одной?
И предложил, вытаскивая пачку:
— Да бери мою, у тебя уж и не осталось, поди.
Чижиков взял предложенную сигарету, наклонился к огоньку зажигалки прикурить, засмотрелся на огонь и…
Второй сон Константина Чижикова
Едет автобус — широкие окна, парные сидения и между ними проход к кабине водителя. В окна бьет солнце, ощутимо холодно: зима? Пассажиров в автобусе немного — с десяток, все в пальто и шапках; сидят свободно и оживленно переговариваются, а один из них, невысокий мужчина в зеленом, военного покроя, длинном стеганом пальто и без шапки стоит в проходе. Держась за поручень у потолка, свободной рукой указывает в окно и что-то громко говорит остальным. Котя вглядывается: стоящий в проходе — китаец, на груди у него алеет большой круглый значок с Председателем Мао. Остальные пассажиры — европейцы: русские, точнее советские, Котя знает это твердо. А еще он знает, что автобус, люди, едущие в нем, — все они из прошлого, из пятидесятых годов двадцатого века. Местное средство передвижения ползет по тогдашнему Китаю, петляет по горной дороге, упорно стремится вверх, а за окном сменяются один другого краше живописные пейзажи. У всех пассажиров прекрасное настроение, какое и должно быть в погожий зимний день, они едут в горы насладиться заслуженным отдыхом после тяжелой трудовой недели на великих народных стройках. Они — советские специалисты, помогающие братскому китайскому народу создавать лучшее будущее.
Неподалеку от ворот небольшого даосского храма раскинулось маленькое торжище — рыночек, где можно купить продукты питания, изделия сельских кооперативов, сувениры и разные прочие немудреные мелочи. Вот кто-то из приезжих уже приценивается к вырезанному из цельного куска дерева бюсту Председателя Мао, вот другой — высокий и, несмотря на морозец, в шляпе — заинтересованно разглядывает невзрачный красноватый сундучок, внимательно слушая, что через переводчика вещает ему укутанный в старый тулуп краснощекий продавец. Слушает и кивает, машинально поднося руку к подбородку, на котором алеет свежая ссадина. Котя знает, что тот сегодня упал и расшибся — поскользнулся на обледеневшей горной тропинке, что вела к беседке на отшибе; чуть не сорвался в пропасть, но вовремя подоспели сопровождающие, удержали. А от ворот спешит уже водитель — зовет в автобус, пора ехать дальше. Человек в шляпе морщится, нервно торгуется, потом достает деньги, протягивает краснощекому продавцу. Продавец оборачивает сундучок тряпкой, отдает покупателю.
Вот комната, похожая на гостиничный номер: у стены большой деревянный шкаф, рядом с дверью невысокая этажерка, на ней книги, у окна — широкий письменный стол. У стола сидит человек — тот самый, что купил сундучок. Теперь, когда на нем нет пальто с высоко поднятым воротником и шляпы, надвинутой от холодного ветра на самые глаза, Котя видит его лицо и с замиранием сердца понимает, что это его дед Вилен Иванович Чижиков. Черные, без изъяна волосы, светлое, чистое, почти без морщин волевое лицо, пятно йода на подбородке. Сердце Коти переполняет счастье: он снова видит деда! Котя смотрит на этажерку, зацепляет глазом знакомый переплет — «Илиада», тот самый экземпляр! Котя хочет броситься к деду, обнять его, закричать от восторга, но не может, его нет в этом сне. И тут его взгляд падает на стол, туда, куда так пристально смотрит не замечающий его присутствия дед Вилен: а там — сундучок. Неведомая сила приближает Котю к столу, сила эта словно говорит: смотри! смотри! запоминай! Котя глядит: сундучок, красный, облупившийся. Еще ближе: на лаковой крышке — черный, словно ребенком выжженный круг и схематические изображения животных, числом пять. Котя не хочет смотреть на круг, он хочет вернуться к деду, силится вырваться, напрягает все силы и тут…
