Что же до гниленькой сероводородной вони, так против нее у меня имелся новомодный противогаз «Циклон-10». Который, по единодушному признанию всех моих друзей, служил также и лучшей защитой от жгучего пуха, ядовитой пыли и радона — тяжелого, очень радиоактивного инертного газа. Радон этот паскудный то и дело на Касьяновых топях выделялся, прямо струями бил — хорошо различимыми в сумерках и ночью из-за природной флюоресценции.
А противогаз этот, «Циклон-10», я месяца три назад снял с пояса мертвого сержанта.
Да-да, хочешь быть сталкером — забудь о брезгливости. Снял, хорошенько прокрутил в стиральной машине, посушил — и включил в состав своей экипировки. Что же добру пропадать?
Одутловатый сержантский труп лежал на опушке березовой рощи. В левой, остывшей уже руке сипло надрывалась рация. Я бегло осмотрел тело и не обнаружил ни ран, ни ожогов, ни следов зубов. Вообще ничего.
Может, тот сержант от инфаркта умер? Или от прободения язвы желудка? Вот это номер — сканать от такого в Зоне!
Я бодро шагал через топи, опираясь на длинный, вырезанный из дуба посох (обычно я, выходя из Зоны, оставлял его в тайнике между двух сросшихся берез).
Утро было пригожим — где-то там, вдалеке, в дымке, вставало, неохотно вызолачивая серые вершины деревьев, солнце — нечастый гость в небе над Зоной.
Роса искрилась на мху, которым обильно поросли кочки.
Чу! Вдруг я услышал птичью трель. Пичужка, сидя на ветке молодой осины, радостно запела, запрокидывая свою неумную головку. Как видно, залетела сюда из-за Периметра по ошибке и теперь будет жестоко за это наказана.
«А грибов-то…» — вдруг приметил я. Мне даже начало казаться, что я в обычном лесу, возле дачи моих родителей под Витебском, среди милого белорусского захолустья.
Над ухом моим зудел комарик, которого почему-то не отпугнул запах репеллента — я втер его в щеки и затылок еще с той стороны Периметра.
Шелестела пожухлая листва (я уже говорил, что в Зоне всегда осень, каким бы ни было время года вокруг нее?).
Вот справа от моей ноги, обутой в высокий шнурованный армейский ботинок, чванится выводок подберезовиков с толстыми, как бы штрихованными ножками.
А здесь маслята, один другого крепче, вот их бы на сковородочку, да с лучком…
Если бы в Зоне допускалось подобное поведение, я бы, ей-богу, начал насвистывать что-нибудь жизнеутверждающее из репертуара старого доброго «Раммштайна».
На всякий случай, чтобы не терять бдительность, я сверился со своим наручным ПДА — до Поляны оставалось минут десять.
На Поляне у меня был намечен привал — с кофейком, с баранками.
На часах было ровно 8:30, когда я заметил девушку.
Да-да. Девушку.
Она сидела на нашей с Тополем Поляне — так мы называли твердый, по счастью, лишенный аномалий участок в форме подвыпившего круга в самом центре Касьяновых топей.
Девушку в белом халатике до колена. В таких, если верить старым фильмам, ходят не только медсестры, но и лаборантки, что помогают гениальным ученым проводить их смертоносные эксперименты на благо Человечества.
Девушка сидела в самом центре Поляны на поваленной сосне, которую мы с Тополем использовали в качестве лавки.
В правой руке она держала… бутерброд. От которого то и дело с аппетитом откусывала. Затем откушенное этак по-кошачьи, с жеманством, пережевывала. Глотала. И откусывала вновь.
А на широком дубовом пне, что возвышался в центре поляны — обычно он служил нам с Тополем столом, — лежала коричневого цвета кожаная сумочка с блестящей хромированной пряжкой и… еще один бутерброд. С вареной колбасой (колбасу я, конечно, разглядел уже потом). Рядом с бутербродом желтело худосочное яблочко.
Ветка под моим ботинком предательски хрустнула. Но девушка и ухом не повела.
Она меня попросту не замечала. Жевала свой бутерброд с безмятежностью совершенно никак не объяснимой.
По моему хребту поползли мурашки. Что за наваждение?
Сжимая за пазухой рукоять «стечкина», я подошел поближе.
Зябко поводя плечом, девушка продолжала уничтожать съестное…
Страх вдруг нахлынул на меня, как холодное, все сносящее на своем пути цунами. Несколько секунд я стоял остолбенелый.
Наконец первая волна ужаса откатилась назад. Я обрел обычно присущую мне способность размышлять здраво.
«Зомби? Не похожа… Где сморщенная кожа, оголенные десны?… Аномалия? Определенно! Но что за странная аномалия в виде мирно жующей девушки?»
А когда страх ушел совсем, в мой мозг неохотно поперли конструктивные мысли.
Первой мыслью было идти своей дорогой. Как будто ничего не произошло. Вот просто идти — и все.
Увы, проблема была в том, что я, ваш Комбат, ваш рыцарь без страха и упрека, в буквальном смысле не мог сделать ни шагу. Я словно окаменел. Мне стало совершенно ясно: я не смогу продолжать путь, если буду знать, что оставил за спиной нечто настолько непонятное. И оттого настолько пугающее.
Второй мыслью, то есть идеей, было… ну да, прошить девушку из АК-47.
Да-да, из архаичного, тяжелого, страшного автомата калибра 7,62 — вот эту худенькую, с прической, напоминающей прически средневековых пажей, деваху. Брюнеточку. С тонкими, обутыми в летние туфельки-балетки, без каблуков, ножками тридцать шестого размера. Обладательницу коралловых губок и загнутых обольстительной дугой черных ресниц!
Ну или прошить из «стечкина». Из архаичного, тяжелого, страшного автоматического пистолета калибра 9 миллиметров. Тоже дело.
Потому что она хоть и не зомби, но и не девушка тоже. Не может этот девушкообразный объект быть девушкой. Не может. Что неясно?
Впрочем, «не может» — несовременная постановка вопроса. Ведь все возможности и невозможности в мире можно рассматривать под углом статистических вероятностей.
Поэтому третья мысль была, как сказал бы сталкер Ватсон, мой шибко головастый друг, «гуманистической».
Есть вероятность, что девушка — обычная девушка? Есть.
Она большая? Нет, маленькая.
Но все же есть такая вероятность? Есть! Ведь залетела же в этот проклятый лес случайная пичуга!
Тогда надо что? Правильно. Подойти к ней. Спросить, что случилось. Разобраться. Может быть, помочь. Или сказать, что помочь не можешь. А потом уже идти по своим делам.
В общем, я выбрал этот, последний вариант. Наверное, потому что бабник.
Держа автомат наготове, я выступил из кустов бересклета навстречу прекрасной незнакомке (противогаз я снял еще в кустах).
— Здравия желаю! — зачем-то сказал я.
— Ой… Здравствуйте! — Девушка вся вспыхнула радостью и вскочила со своего бревна, приветственно распахнув руки. — Как я рада, что вас встретила! Вы милиционер?
