— Загружайте, пассажирку!
Внутри екнуло. Это не обычная облава, когда хватают всех подозрительных и неделями мурыжат в фильтрационном лагере. А еще я ощутила взгляд Локи. Безысходная тоска темнела в зрачках, но он нашел силы улыбнуться, когда меня швырнули рядом:
— Наверное, сам Рыжий захотел с нами повидаться…
— Не разговаривать! — заорал СОКовец и наотмашь ударил Локи по лицу. Красная струйка поползла из разбитой губы.
Я изловчилась и впилась «штатскому» в руку. Тот взвыл от боли и отшвырнул меня носком тяжелого башмака. Скривился, вытирая руку платком:
— Тебе это зачтется… сука.
Знаю. И все равно, не жалею.
Где-то в коридоре шаги. Я приподнялась и села па нарах. Неужели так быстро? Кажется, и получаса не прошло…
Сердце стучит, колотится птичкой в клетке… Глупости! Я в состоянии перебороть эту слабость, я не покажу им страх…
Шаги поравнялись с камерой. Потом удалились.
Не за мной…
Все равно скоро поведут на допрос. Что буду говорить? Конечно, все отрицать. Прямых улик против меня нет. Даже оружия при себе не было. Только фальшивый пропуск. Но это мелочь. Половина Тулы ходит с такими. Сами же «миротворцы» ими и торгуют.
Где-то на дне души зародилась крохотная надежда. И тут же умерла.
Правильно. Надеяться не стоит. Здесь не Балтийская Конфедерация, хотя бы для внешнего приличия играющая в правосудие. В «охранке» на такие пустяки внимания не обращают…
Я встала, подошла к окошку и сквозь запыленное стекло попыталась разглядеть там, вверху, кусочек неба. Но внутренний двор был совсем крохотный, и шестиэтажное здание начисто перекрывало обзор. Единственное, что доступно, — едва различимые отражения облаков в зарешеченных окнах.
Пока ходишь на воле, не осознаешь, что это счастье — просто смотреть на небо. Запретное счастье… Еще повезло, что окошко совсем не замазали краской…
…Сначала нас доставили в ближайшее отделение и приковали наручниками в «обезьяннике».
Конечно, там были микрофоны.
Поэтому Локи начал рассказывать о «тараканах» в «Вин-де-2013».
— …Программерами у Гейтса работают сержанты-морпехи. Зачем обрывать цикл именно в этом месте?
— Ты не знаешь?
— Нет, Таня…
Глаза оставались серьезными. Локи понятия не имел, в чем мы прокололись.
А Старик молчал. И это было тяжелее всего.
Выглядел Михалыч плохо. Сидел, будто в забытье, привалившись к стене. Кажется, ему становилось хуже. Повязка поперек груди, наспех кем-то сделанная, разбухла от крови. И я ничем не могла помочь…
Да и как? Лучшим лекарством было бы оказаться где-то далеко отсюда. Здесь, за этими степами и решетками, здоровье нам уже не понадобится…
Конечно, я знала, что это может случиться. Но никогда не верила, что это произойдет с нами…
Офицер в незнакомой форме с голубой ооновской нашивкой. Раскрыл черную папку. Таращится на Старика. Глаза у «миротворца» белесые, бесцветные, пустые. Голос скрипучий, как несмазанная дверь:
— Вы есть Виктор Карпенко. Я есть майор Улафсон. Я иметь ордер.
Старик поднимает веки. Равнодушно смотрит.
Офицер хмурится, бормочет по-своему. Исчезает и появляется уже в сопровождении двух солдат с носилками.
Машет бумажкой с печатью:
— Я полномочен заявлять. Вы арестован и предстать Международный Трибунал.
— Какая честь… — Бледные губы Старика изгибаются усмешкой.
Еще три года назад его объявили в розыск. Три года назад отряд ополченцев под его командой разгромил американский десант у Ставрополя. Пленных в том бою не брали.
Когда Михалыча укладывают на носилки, он глядит па нас — совсем спокойно. Он в нас верит.
И еще я понимаю — сдаваться он не собирается.
Четверть часа спустя меня и Локи ведут к дожидающейся во дворе спецмашине. И будто холодом обдает. Я вижу тела на асфальте. Пять тел, накрытых серыми простынями. Полицейский фотограф откидывает одну. И незрячим, остановившимся взглядом на меня смотрит Ярослав. Запачканная кровью рубаха пробита — след автоматной очереди. Правая рука до сих пор судорожно сжата в кулак.
СОКовцы побывали не только на нашей квартире…
Шаги. Снова шаги. Двое… На этот раз остановились у моей камеры. Лязгнул замок. Ослепительный неоновый свет ворвался внутрь. На фоне дверного проема фигуры казались черными.
— Гольцова! На выход!
Как будто кроме меня здесь есть кто-то еще.
Вспыхнула лампочка.
Я поднялась. Неторопливо. И надзиратель, выругавшись, вошел сам:
— Руки давай!
Опять надели «браслеты». Вывели из камеры:
— Вперед!
Несколько «шлюзов». Крутая лестница.
Верхний коридор. Я надеялась хотя бы отсюда увидеть небо. Но окон не было. Лишь пятна свежей побелки на стене. Все заложили кирпичом, когда переделывали здание.
Еще коридор. Последний «шлюз»:
— Гольцову на допрос к Фатееву!
Снова лязг замка.
Много ли мне известно? Не очень. Вся организация разбита на ячейки. Люди разных ячеек друг друга не знают.
Но там, во дворе, кроме Ярослава было еще несколько погибших. Не из нашей группы. Значит, предатель в штабе Среди двух или трех людей, державших все информационные нити.
Самое дрянное из того, что могло случиться.
Единственное, о чем не ведал штаб, — физики. С ними встречались только мы с Михалычем. И только мы знали про нуль-генератор. Прибор, помещавшийся в средних размеров чемоданчике, но способный на многое. Например, с десяти километров превратить в колебания вакуума бронированный «мерседес». Вместе с теми, кто окажется внутри.
Нам должны были передать опытный образец. Не успели.
Пожалуй, это единственная по-настоящему ценная информация, которая мне известна.
Последний десяток шагов. Дверь.
Огромный кабинет. И уже вечернее солнце за решетчатым окном. Мне оно показалось ослепительно ярким.
— Здравствуй! — улыбнулся СОКовец с забинтованной рукой. Тот самый. Теперь — не в штатском, а мундире полковника.
Взял меня за подбородок:
— Ну что, больше не будешь кусаться?
И ударил кулаком в живот.
Радужные блики заплясали перед глазами. Я согнулась, пытаясь восстановить дыхание.
Он повалил меня на пол и несколько раз «впечатал» тяжелым армейским ботинком.
