— Нет, не боюсь, — ответила она совершенно серьёзно. — За годы на своём посту я научилась безошибочно определять степень склонности собеседника к нахлебничеству. И чувствовать, когда следует вернуть человека в рамки реальности. Тебе до этой грани ещё очень далеко. И это не может не делать тебе чести.
— А тебе попадались люди, вообще не склонные садиться другим на шею ни при каких обстоятельствах?
Аштия усмехнулась.
— Нет. Самым разумным в этом смысле достаточно указать, что они забылись, и всё приходит в норму. Однако я предпочитаю не устраивать людям проверки на разумность. Поэтому и даю тебе только возможность, но не гарантию. Сделав себя крупным военным чином, ты только себе и будешь за это обязан. Потому что всего добьёшься самостоятельно, воспользовавшись данным мною шансом. Вот и всё.
— Спасибо.
— Десять дней, Серт. После чего у тебя будет два дня на то, чтоб провести их с женой — и ты отбываешь в учебный лагерь. Где будешь знакомиться со своим отрядом и тренироваться. Возможность поддерживать полученный уровень тебе предоставят.
— Ясно.
— Давай. Погуляй, по берегу поброди, расслабься. Всё будет отлично. Мы скоро снова встретимся. — И она, подняв руку в прощальном жесте, заспешила туда, где её ждал экипаж. У главы Вооружённых сил Империи было очень много дел. Чудо, что она смогла выделить добрых полдня на мои нужды.
Мне отвели удобную, хоть и не слишком большую комнату в приземистом каменном особняке. Собственно, кроме кровати, высокого сундука для вещей и по-японски низенького столика тут ничего и не было. Поэтому комнатка скромных размеров казалась вполне просторной. Мне принесли одежду, которую предстояло носить всё время обучения, показали столовую, залу отдыха, где, судя по её виду, не особенно-то часто отдыхали.
Слуги, работавшие здесь, передвигались по застеленным циновками полам с бесшумностью змей. Можно было ожидать, что, поскольку Одей привыкли иметь дело с очень богатыми людьми, обслуживание будет на высоте. Что ж, я не прочь побыть в шкуре очень богатого клиента.
Обед меня уже ждал. Да, угощение на уровне лучших столичных домов. Разглядывая многочисленные мисочки с соусами — к мясу, как и положено, подали три, к овощам четыре, а к хлебу шесть разных — я с грустью подумал о жене. Моресна уже привыкла к моим вкусам и к каждому кушанью подавала только одну какую-то приправу.
Но с Моресной мне предстоит увидеться не раньше чем через десять дней. Если я вообще переживу здешнюю методику обучения. Она рассчитана на местных, мало ли, как себя покажет на мне. Вдруг не перенесу вообще? Конечно, в этом случае школа попадёт на большие деньги, но мне-то уже будет всё равно…
Не стоит о грустном. Жизнь прекрасна, несмотря ни на что.
После благополучного возвращения нашей троицы из демонического мира, а потом и с поля боя, прошло чуть больше двух месяцев. Аштия явно дала понять, что теперь мне не придётся мучительно размышлять, к чему бы себя пристроить и откуда брать деньги на содержание семьи. Это успокаивало — я уже успел оценить, как это приятно, когда жизнь идёт себе по накатанной, и последующий день является логичным продолжением предыдущего.
Деньги мне передавались своевременно, и столь же своевременно секретарь Аштии намекнул, где и как я могу снять приличествующий моему новому положению дом. Чрезвычайно своевременно, если учесть депутации соседей, приходивших к дверям моего дома каждое утро и каждый вечер, и всё со своими заботами. В их глазах я был представителем высшего сословия, сословия воинов, притом не из низов этого сословия, как раньше. Я был офицером, а потому по местным традициям мне полагались ошеломляющие почести, изрядные привилегии — и обязанность решать проблемы низших.
То сын соседки, напившись, разбуянился. Как откажешь в помощи почтенной, потрёпанной даме? Тем более что это требует всего-то пары ударов кулаком и раздражённого рявка, после чего буян утихомиривается и послушно отправляется спать на сеновал. То какие-то отморозки залезли в погреб к другому соседу, выходить с пустыми руками отказались. В чём проблема? Я повыкидывал их из погреба сравнительно легко, почему-то мне они сопротивлялись без особой охоты. Может, побоялись получить «когтями» по физиономиям?
Конечно, всё это не требовало больших усилий. И прошения, которые мне несли, легко можно было передать главному секретарю госпожи Солор — он брал их всегда, лишь иногда ворчал, что прошение явно не по военному ведомству, но ладно уж, он перешлёт, куда следует. И понять соседей тоже было просто. Через чиновничьи канцелярии прошения шли долго, передать их напрямую большому начальнику означало намного быстрее и проще решить свои проблемы или получить аргументированный отказ. Но мне как-то не улыбалось половину своего скудного свободного времени тратить на чужие заботы.
В этой ситуации меня больше всего радовала жена. Она совершенно спокойно и потрясающе терпеливо переживала это каждодневное нашествие, с каждым из просителей разговаривала любезно, выносила ожидающим моего внимания прохладительные напитки. Правда, и подарки принимала с ощущением полного своего на это права. Подарки впечатляли. Они не были очень дорогими, но недостаток ценности искупали усилия, приложенные к украшению этих предметов. Если уж полотенца, то покрытые самой восхитительной вышивкой. Если скатерть, то шедевр вышивального искусства. Если шкатулка, то с резными крышкой, стенками и даже нутром.
Впрочем, и к известию о переезде она отнеслась спокойно. Моресна вообще поражала меня своей уравновешенностью. После приёма в доме Солор она, казалось, совершенно успокоилась на тему недостаточной родовитости, по крайней мере, никаких сетований или жалоб я больше от неё не слышал. Всё остальное дочь угольщика переносила как должное. Просители? Будем принимать просителей. Переезд? Скажи, когда, буду собирать вещи. Наблюдая за нею, я постепенно усваивал местные представления о том, что нормально, а что выходит за рамки обычного.
Для меня супруга по-прежнему оставалась тайной за семнадцатью запорами, несмотря на всю её внешнюю открытость, готовность отвечать на любые вопросы. Жизнь на родине поневоле сформировала у меня чёткие представления о том, как выглядит семейная жизнь, что женщинам нравится, что ими отвергается с негодованием. Теперь все мои представления рушились с треском.
Моресна обихаживала меня так, как ни одна моя соотечественница никогда б не стала — подносила напитки, подавала полотенца, рубашки, застилала за мной постель, снимала сапоги. При этом мои попытки помочь по хозяйству отвергались сперва с недоумением, потом — с негодованием. Однако те внехозяйственные широкие жесты, которые впечатлили бы среднестатистическую российскую девушку, моей супругой воспринимались как должное. Она не видела ничего особенного в том, что я часто давал ей крупные суммы на её личные траты, дарил ценные подарки, подавал руку, открывал дверь, ставил на место людей, говоривших с ней грубовато, ухаживал, если она плохо себя чувствовала, без возражений отпускал на прогулки, по магазинам, на многочасовые встречи с подругами, что не просил отчёта о потраченных суммах и времени. Она не признавала границ моего личного пространства в пределах дома, однако при этом настолько нарочито не совала нос в мои дела, что это начало меня обескураживать. Если мои постоянные и длительные отлучки переносятся супругой так равнодушно, то радует ли её вообще моё присутствие дома?
