Он встал со стула, довольно бесцеремонно перевернул на правый бок мое безвольное тело, и я услышал хруст плоти, разрываемой толстой иглой шприца – видимо, чтоб вязкая субстанция прошла сквозь отверстие в металле, игла требовалась нестандартная.
А потом мой мозг буквально взорвался! Ощущения были, будто мне в череп, словно в костяную кастрюлю, плеснули крутого кипятка. Я открыл было рот, чтобы заорать, но звука не было – перехватило легкие. Болью. Будто тот кипяток из башки пролился в грудь, и мои внутренние органы начали вариться заживо.
Буквально за несколько секунд адская, ни с чем не сравнимая боль мгновенно распространилась по всему телу. Думаю, еретикам, сжигаемым на костре, было комфортнее, чем мне: их жгли снаружи, и они могли орать сколько душе угодно, хоть как-то отвлекаясь от неописуемых страданий. Меня же проклятая выжимка из уникального артефакта варила заживо изнутри, и мне ничего не оставалось, кроме как пытаться протолкнуть в себя хоть немного воздуха и наблюдать, как мои сведенные судорогой пальцы с треском рвут белую больничную простыню.
Это было невыносимо больно… но в то же время прекрасно! С такой травмой, как у меня, человек физически не может корчиться и извиваться, словно угорь на раскаленной сковородке. А мое тело исполняло это с азартом, и я чувствовал боль каждой клеткой своего тела!
Чувствовал!
Боль!
Что может быть прекраснее на свете после того, как тебе озвучили приговор, который в миллион раз страшнее смертного?
Наконец я с хрипом, слезами и соплями втянул в себя нехилую порцию воздуха, тут же выдохнул ее вместе со сгустком мокроты, скопившейся в легких, – и душевно так блеванул в сторону Макаренко. Однако Андрей очень точно и профессионально ушел от моего извержения, обильно залепившего экран какой-то медицинской машины, датчики которой были подключены ко мне в изобилии.
Впрочем, в них уже не было надобности. Мое тело, приговоренное к неподвижности, ожило, и сейчас его трясло, словно в лихорадке. Но я ощущал его так же, как и прежде, – и наплевать, что меня колотит озноб, будто я только что вылез из холодильника. Бывало и намного хуже – например, несколько минут назад, когда хотелось только одного: чтоб Андрей вытащил свой пистолет из кобуры и выполнил свое обещание.
А теперь по мере того, как озноб потихоньку сходил на нет, в брюхе у меня зарождалось знакомое каждому сталкеру тянущее ощущение, которое возникает, когда не пожрешь пару суток. Нет, примерно трое. Хотя, пожалуй, где-то с неделю.
– Эффект замечательный, – сказал Макаренко, бросив взгляд на часы. – От инъекции до полного восстановления три с половиной минуты вместо прогнозируемых двенадцати, что подтверждает выводы ученых Института, хорошенько тебя исследовавших, пока ты был в отключке.
– И… что за выводы? – проговорил я, постукивая зубами: дрожь еще не до конца покинула мое тело.
– Ты скорее мутант, чем человек, – отозвался Макаренко. – Впрочем, для этого вывода достаточно обычного рентгеновского исследования – у обычного человека вряд ли приживутся металлическая пластина на груди, нож в правой руке, похожая на червя неведомая тварь в левой и совершенно непонятная светящаяся субстанция в области сердца, похожая на осколок артефакта. Впрочем, время бесед прошло, сталкер. Пора приступать к заданию, так как времени на его выполнение у тебя осталось меньше суток. Стимуляторы тебе не потребуются, «марганцовка» даст энергии покруче любого из них. Про то, что следует поторопиться, повторять не буду. Экипировку получишь на первом этаже, поешь в машине – судя по твоим голодным глазам, ты сейчас не прочь откусить мне руку и сожрать ее вместе с костями.
* * *
Со времени моего последнего посещения Институт аномальных зон изрядно изменился. Теперь он еще больше напоминал неприступную крепость: две автоматические пушки 2А42 на крыше, пулеметы на вышках, бетонный трехметровый забор со спиралью Бруно, натянутой поверху, четыре БТР-80, которые, словно огромные сторожевые собаки, замерли в разных углах периметра. Ну и, само собой, вооруженные парные патрули, обходящие территорию Института, которых я с ходу насчитал минимум пять.
Выйдя наружу, мы с Макаренко загрузились в УАЗ, подогнанный водителем в форме без знаков различия и с лицом, словно вырубленным из камня. Я закинул на переднее сиденье объемный рюкзак и автомат, которыми меня снабдили на местном складе вместе с полным комплектом униформы, после чего мы с Андреем расположились на заднем сиденье.
При этом, помимо всего прочего, я прихватил с собой килограммовую банку тушенки, армейский сухпай и найденный на складе советский «ложковил» – складной нож, снабженный ложкой и вилкой и при этом разделяемый на три части. Удобная штука, когда жрать хочешь, точно стадо оголодавших пираний, и готов точить все что угодно, даже обивку сидений УАЗа. Правда, сейчас у меня была лучшая альтернатива, и я, разложив еду прямо на картонной упаковке сухпая, как на столе, молотил в три горла, чавкая и захлебываясь обильными слюнями.
Признаюсь, было неудобно, но я ничего не мог с собой поделать.
– Не стесняйся, – подбодрил меня Макаренко, когда автомобиль тронулся с места. – Это нормальная реакция организма на зашкаливающую регенерацию.
Стеснение сейчас было последним, о чем я мог думать. Очень быстро пустая банка из-под тушенки улетела за борт УАЗа, следом отправились остатки сухого пайка, которые невозможно было сожрать всухомятку. Животный голод немного отступил, и ко мне помаленьку вернулась способность соображать и оценивать ситуацию.
Между тем машина выехала за мощные стальные ворота Института, и я практически сразу разглядел тонущие в утренней дымке знакомые пулеметные вышки Кордона, по периметру огораживающего Чернобыльскую Зону, – Международный Институт исследования аномальных зон находился неподалеку от объекта изучения.
Я бросил взгляд на американские тактические часы, которыми меня тоже снабдили. Итак, на всё про всё у меня чуть больше двадцати трех часов. Что ж, придется поднапрячься. Сейчас задача уже не казалась мне невыполнимой – в теле бурлила дурная энергия, словно в ядерном реакторе…
– Не обольщайся, – сказал Макаренко, заметив мое состояние. – Эффект временный. Думаю, часов через десять начнется спад действия «марганцовки», так что чем быстрее ты вернешься в Институт, тем для тебя лучше.
Я посмотрел на агента таинственной группы «К».
– Что мне еще надо знать?
Андрей криво усмехнулся.
– Не уверен, что это тебя подбодрит, но все же лучше тебе и правда знать, чем оставаться в неведении. Твои эксперименты со временем привлекли внимание не только нашей группы, аналоги которой есть во всех серьезных государствах мира. И, по нашим сведениям, их неслабо тряхнуло, когда ты принялся менять прошлое [2]. Конечно, согласно твоему желанию, Монумент откатил назад последствия той встряски, но даже самая могущественная аномалия Зоны не может на сто процентов вернуть все назад, как было. Потому первое: не удивляйся тому, что с существующей реальностью может быть что-то не так. И второе. Никакому правительству не понравится, что судьбой вверенного ему государства может вертеть, как захочет, какой-то сталкер-одиночка. Думаю, ты понял.
– Ага, – отозвался я. – Знаешь, мне не впервой отправлять на тот свет тех, кто пытается меня убить.
– Прозвучало самонадеянно, – сказал Макаренко. – Даже Легенды Зоны порой получают пулю в лоб и умирают, как самые обычные люди.
– Вряд ли кто-то сильно загрустит, если это произойдет со мной, – возразил я. – Скорее те, кто меня знал, вздохнут свободно. Да и мне не придется метаться по Зоне, как наскипидаренному коту, разыскивая Меченого. Так что в случае реализации твоего сценария всем будет только лучше.
– Мое дело предупредить, – пожал плечами Андрей Макаренко.
* * *
Счастье подобно солнцу. О нем не думаешь, его не замечаешь, пока оно светит тебе и греет тебя. Когда хорошо – вроде так и должно быть. И кажется, что теперь так и будет всегда…
