Ржавые Острова, две части - Асия Кашапова

— Я… — удивляясь сам себе, смирно ответил стюард, и тут же удивил себя еще больше, не сдержавшись и добавив: — Я, сэр.

— Смотри, synok. — холодные глаза пассажира уперлись в переносицу стюарда. — Если я им воспользуюсь, а он ne day Bog не откроется, нам придется серьезно поговорить.

— Надеюсь, не придется… сэр. — стюард перестал сопротивляться безотчетному желанию добавлять «сэра» при обращении к незнакомцу, и помог ему подогнать подвесную систему. — Сэр, вот здесь есть страховочных автомат, он…

— Знаю. — отрезал пассажир, стаскивая подогнанный парашют. — Лучше скажи мне, кто нас будет стеречь.

— Два Рафаля, сэр… Вот, проходите, выбирайте любое кресло, кроме вас в первом никого больше не будет. Ранец можно вот сюда… На Рафалях опытные парни, сэр, летают с нами уже больше года. Они оба повоевали в первую бразильскую, так что…

— Все равно хреново. Лучше бы за нами присматривал один МиГ.

— Это точно, сэр… — согласился стюард, и добавил, заметив извлеченный пассажиром PDA: — Вот перед пепельницей есть розетки, сэр, тут и сеть, и питание.

— Отлично, synok… — отрешенно пробормотал пассажир, тыкая пальцами в экран, и стюард почел за лучшее пойти и заняться своими делами.

— Это Рашен.

— Черт подери, ты там куда провалился?!

— Снегопад. На дорогах заносы, да и аэропорт не выпускал, пришлось подождать. Сейчас я на борту, рулим на взлет. Все штатно. В Нью-Йорке обозначился хвост, но я избавился от него еще до аэропорта.

— Зацепки были?

— Нет. Оба пустые; ничего, кроме стволов. Выковыривать импланты было некогда.

— Наследил?

— Мистер Джонс, пусть вас это не волнует. Но я добавлю их к счету, с ними пришлось немного повозиться.

— Ты и так обходишься мне слишком дорого, Рашен! Черт, да мне проще было купить эту чертову платформу, чем связываться с тобой!

— Мистер Джонс, мне развернуть самолет?

— Тьфу, чертов дроид! Рашен! Ты что, совсем не знаешь, что такое юмор?

— Совсем. Мне продолжать исполнение контракта?

— Конечно продолжать. Ладно, к делу. Над Антверпенским хотспотом выходи на связь, получишь окончательные инструкции. С напарником встретишься на промысле Данбар, он найдет тебя сам. Вторая половина данных у него, он обеспечит тебе тихий выход на цель.

— Зачем мне напарники, мистер Джонс? Я работаю один.

— Не кочевряжься, Рашен. Это настоящий дока по части всяких программ и прочего заумного дерьма. Ты еще оценишь его башку, и если у тебя есть хоть капелька порядочности, то вернешь мне часть гонорара. Хе-хе… Ну все, гуд лак.

— Понял, мистер Джонс. До связи.

Погасив PDA, русский откинулся в кресле и затих, плотно сжав зубы — хоть этого и не знала ни одна живая душа, но после нескольких падений в подбитых самолетах и вертолетах Алексей Хуев смертельно боялся всего, связанного с высотой. Весь его организм бунтовал против той добровольно-вынужденной беспомощности, когда ты, полностью потеряв контроль над происходящим, оказываешься высоко над землей, и твоя жизнь и смерть зависят не от твоей силы и решительности, а от какого-то постороннего человека, которого ты порой даже не видишь… Однако летать приходилось часто, особенно в последнее время, когда Алекс перешел на одиночную работу по индивидуальным контрактам. Конечно, летающие на Западе довоенные лоханки не шли ни в какое сравнение с русскими суборбиталами, и первое время было довольно неприятно залезать в облупленную машину, у которой в полете по нескольку раз приходится перезапускать двигатели.

Тем временем потрепанный Boeing, галантно пропустив вперед истребители, вырулил на заснеженную бетонку и помчался в черную крутящуюся метель, подпрыгивая на угрожающе быстро нарастающих переметах. Колеса выбивают все более частую дробь, вот отдельные удары слились в неровную ноющую вибрацию, напряженная конструкция скрипит и стонет — видать, близка скорость отрыва. Точно: резко спадает напряг, это оторвалась носовая стойка. Эх, Захарыч, что ж ты так жадничаешь, мы уже метров пятьсот идем на шасси с задранным в небо носом, как же ты летаешь в такую погоду да при таком перегрузе… Желудок на мгновение подтянулся к горлу; — ага, отрыв.

Алекс прислушался к переливающемуся от форсажа вою изношенных Праттовских турбин, представляя манипуляции красного и матерящегося Захарыча, мастерски выдирающего перегруженный Boeing из кипящей метели, где порывы бокового ветра запросто могут перевернуть самолет как мятый стаканчик из-под кофе.

Наконец, Захарыч выволок скрипящий всеми суставами Boeing на три тысячи футов, дал вздохнуть сипящим от натуги движкам, и заложил пологий вираж, почти незаметный для пассажиров. Ложась на курс, самолет чуть накренился влево, и Алексу стала видна земля. В редких прорехах между полями жирнобоких снеговых туч плыли трепещущие огоньки Нью-Йорка-II, выросшего по западному краю гигантского поля из раскрошенного и оплавленного бетона, оставшегося от Нью-Джерси. Манхеттен, Лонг-Айленд и Бруклин со Стейтеном в Тот День просто исчезли, от них осталось только стадо мелких бурунов, по старой памяти пасущееся в свинцово-сером океане аккурат над тем местом, где когда-то были бруклинские холмы.

Синоптики не соврали, окно и впрямь стремительно затягивалось: снег усилился и повалил хлопьями, над Нью-Йорком-II повис очередной циклон, выдавив внутрь континента обычную для поздней осени тридцатиградусную стужу.

Проводив взглядом последние дрожащие огни, исчезающие в плотной белесой мгле, Алекс задавил сигарный окурок в пепельницу, откинул до упора спинку кресла и мгновенно уснул.

Проснувшись, Алекс через силу позевал, выгоняя из ушей вату, натолканную туда неровным зудом турбин. Маленький отсек первого класса, единственное место некогда роскошного пассажирского салона, оставшееся в первозданном виде, ощутимо промерзло — прижимистый Яков Захарыч определенно экономил на отоплении.

Алекс закрыл глаза, привычно толкнул языком бугорок на нёбе, активируя установленные в роговице склеродисплеи. Перед глазами мягко вспыхнул скуповато оформленный рабочий объем, в котором плавно кружились разноцветные яйца файлов и систем. Некоторое время потестировав импланты, Алекс поочередно вырубил все, даже медицинскую область, оставив только дефибриллятор, противошоковый инъектор и датчик, который сигнализировал, если кто-нибудь исподволь начинал интересоваться составом и количеством имплантов у хозяина. Будучи крайне простыми и поэтому незасекаемыми, эти датчики были единственной роскошью, которую Алекс мог себе оставить перед выходом в поле.

Остальные устройства одно за другим распадались на тучи нанодеталей, тут же подхватываемых кровотоком. Каждая из этих крохотных металлических пылинок через весь организм устремлялась к своему месту по плану разборки. Некоторые слепились в скобы, поддерживающие якобы сломанный позвоночник; меньшая часть прикинулась искусственным тазобедренным суставом, остатки талантливо изобразили пластину с шурупами, скрепляющую переломанную в нескольких