но этого мало. Огромное гниющее тело режется и рвется, как бумага. Гай пытается нарастить плоть, но мои когти рубят быстрее. Спасибо Лакомке, пластыри без остановки подпитывают меня. Я словно электромотор.
Пока его плоть разлетается на куски, вой эквита не прекращается. Наконец я вспарываю брюхо Гая, и его тело падает с глухим звуком, как гигантская туша свинины, разлетающаяся на части.
Отступив подальше к стене, я опускаюсь на землю, ощущая, как колени касаются холодного пола. Закрываю глаза, позволяя себе на мгновение погрузиться в тишину. В это время, пока он ещё шевелится в своих предсмертных конвульсиях, я активирую телепатию и уношу его сознание в Астрал.
Мы оказываемся в белом тумане, который окутывает нас, словно густая пелена. Эквит теперь выглядит как худой дистрофик, его тело стало болезненно тонким, а кожа обвисла, словно старая одежда. Я сжал его иллюзорное тело до состояния изнеможения. Пусть теперь страдает, изверг, я хочу, чтобы он почувствовал всю безысходность своей ситуации. Его глаза полны шока и осознания надвигающейся смерти,
Мои слова вырываются с силой, как гром, разрывающий тишину:
— ВЫ ХОТЕЛИ ОТРАВИТЬ МОЮ СЕСТРУ! МОЮ КРОВЬ! НУ МУЧАЙСЯ!
— Я всего лишь выполнял приказ префекта! — вопит в ужасе Гай, вглядываясь в белый туман. — Я — солдат! Легионер!
— Я НЕДАВНО ЕЁ ОБРЕЛ! — Я приближаюсь к нему, и он отшатывается, дрожа в панике. — Я ВНОВЬ НАШЕЛ РОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, ПОЧУВСТВОВАЛ, ЧТО МОГУ ЗАЩИЩАТЬ ЕЁ. А ВЫ ХОТЕЛИ ОТРАВИТЬ ЕЁ ЧЕРТОВОЙ ВАЗОЙ! ЭТО НЕ ПРОСТО ПРЕДАТЕЛЬСТВО — ЭТО УДАР В САМОЕ СЕРДЦЕ! ВЫ, РИМЛЯНЕ, ОТРЕКЛИСЬ ОТ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО, ОТ ВСЕХ НОРМ! ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО МОЖЕТЕ ПРОСТО ТАК ОТНЯТЬ ЖИЗНЬ У ДРУГОГО? ЧТО МОЖЕТЕ РЕШИТЬ ЗА НЕЁ, КАК БУДТО ОНА — ЛИШЬ ПЕШКА В ВАШЕЙ ИГРЕ? ВЫ ХОТЕЛИ СДЕЛАТЬ ЕЙ БОЛЬНО, ЛИШИТЬ ВОЛИ! КАК ВЫ МОГЛИ ТАК ПОСТУПИТЬ⁈ ТЫ ХОТЕЛ РАЗРУШИТЬ ТО, ЧТО Я ТОК НАКОНЕЦ-ТО НАЧАЛ ВОССТАНАВЛИВАТЬ! МОЙ РОД! И ТЕПЕРЬ ТЫ ОТВЕТИШЬ ЗА ЭТО!
Я внушаю Гаю жар огромной печи, и он начинает вариться в собственных криках. Его вопли заполняют туман, звучат как эхо страха и боли. Они отдаются в моих ушах, как мрачная симфония мести, наполняя меня темным удовлетворением.
Луция мне сегодня не досталось, но его ближайший пес ответит сполна. Слишком долго я терпел — целых четыре часа, мои перепончатые пальцы! — и сейчас пришло время расплатиться.
Крики эквита Гая продолжаются. Туман Астрала дрожит, словно всё психическое измерение реагирует на всплески его страха и боли. Этот мир — очень забавный, отвечает на эмоции, наполняясь странной вибрацией. А вы, наверное, спросите: зачем я так на взъелся на римлянине? Всё просто. Среди высосанных им до дна пленников были женщины. И не просто женщины, а совсем юные девушки. Лицо одной из них поразительно напомнило Катю, а другая — Камилу. Может, это всего лишь игра света и теней, но что-то во мне оборвалось.
Кто сказал, что я должен быть беспристрастным судьёй? Я на такое не подписывался. Нет, я тот ещё эгоист. Если что-то задевает меня, то мне плевать на чужие мнения. Убивать женщин ради силы? Это мерзость. Вот мое мнение. И пускай я никому не навязываю свои взгляды, но за такое готов пинать до смерти.
Пусть Гай кричит дальше. Ему от этого не убудет, он уже покойник. Зато мне станет чуточку спокойнее.
На крик Гая из тумана начинают сбегаться твари Астрала — мелкие, искажённые сущности в виде гигантских скорпионов. Их клешни щёлкают в предвкушении, а хитиновые панцири переливаются в призрачном свете. Не самое приятное соседство, но мне хватает одного мощного пси-удара, чтобы волна чистой энергии сожгла их дотла, оставив только мерцающие остатки.
Псс, слабачье. Пора заканчивать с этим спектаклем, пока на возмущения Астрала не заглянул какой-нибудь Демон. Сегодня я не настроен еще и в этом измерении серьезно сражаться.
Подхожу ближе и, склонившись над сжавшимся в комок Гаем, без тени жалости запираю его сознание в ментальной клетке. Внутри всплывают один за другим образы сотен его жертв — опустошённых, искалеченных лиц. Крики становятся невыносимыми, пронизывают пространство, насыщая его отчаянием и агонией. Но я не тороплюсь сворачивать это представление.
— Подумай над своими грехами, — равнодушно бросаю я.
Ментальную клетку с его сознанием я запечатываю внутри себя. Пусть вопит где-то на задворках моего подсознания — мне не впервой слышать такие крики. Даже если он сойдёт с ума, свою пользу он уже принёс. Его воспоминания останутся, а Дар геноманта я всё равно могу передать другому легионеру.
Я резко возвращаюсь в реальность. Тело ощущается непривычно тяжёлым, дыхание на мгновение сбивается. Открываю глаза и вижу знакомые очертания подвала. Сырость, затхлый воздух, мерцание лампочек, едва освещающих каменные стены. Дела здесь завершены, пора наверх.
Поднимаюсь по скрипучей лестнице. Дверь поддаётся с лёгким скрипом, и я оказываюсь в просторном коридоре захваченной усадьбы. Повсюду разлит раздражающий свет красных тревожных ламп.
Всё тихо, вокруг царит тишина, разрываемая лишь приглушённым топотом шагов моих людей. На верхнем этаже меня встречает Студень. Он распрямляется при моём появлении и коротко кивает.
— Зачистка завершена, шеф, — докладывает он довольно. — Пленных связали, жмутся в углу. Что с ними делать?
Задумываюсь на мгновение, окидывая взглядом помещение. «Языка» я уже получил, а остальные макаронники меня мало волнует.
— Да отправьте их в Охранку что ли, — говорю, пожав плечами. — Пусть экспедиторы решают, что с ними делать.
Студень кивает:
— Ага, тогда утром уже. Парни хоть отдохнут немного.
— Без проблем. Делайте как удобно. В течение суток нормально.
Я обвожу взглядом зал. Пленники сгрудились у стены, перепуганные и избитые. Выжили только обычные бойцы, магов перебили в первую очередь, как самых опасных противников.
Отворачиваюсь и иду к выходу.
Однако, едва я пересекаю коридор, как нахлынывает странное ощущение, будто кого-то не хватает. Где малой? Ломтик что-то не ощущается поблизости. Оборачиваюсь, надеясь увидеть его где-то поблизости. Ментальное сканирование подтверждает: кудрявый пирожок засел в дальней части дома.
Вскоре до моих ушей доносится характерный шум с кухни — глухие удары и хриплое чавканье. Направляюсь туда, уже представляя себе, что сейчас увижу. Открываю дверь и нахожу Ломтика в самом эпицентре разгрома: он лежит возле большого котла, в котором ещё недавно варилась утка с макаронами. Утка же исчезла без следа. Ломтик, приняв облик матерого рогатого пса, жадно уплетает остатки макарон, причмокивая и лениво поводя хвостом.
— Ах
