Сердце Мэй ушло в пятки. Она-то надеялась, что получит выговор от кого-то из подчиненных генерала. И дело было не в высоком звании собеседника. Мэй боялась разочаровать его. Он коротко кивнул полицейским, и те вышли, притворив за собой дверь. В комнате вокруг длинного стола сгустилась тишина.
– Сядь, – наконец произнес Ган.
И указал на кресло ближе к середине стола. Мэй повиновалась.
– Итак. Мне сказали, что сегодня имел место один инцидент.
Да уж, генерал Ган умел говорить обиняками.
Мэй смотрела прямо перед собой. Она никогда не уклонялась от ответственности и не собиралась делать этого сейчас.
– Сэр, я повела себя непозволительно. Я готова принять любое назначенное вами наказание.
«Меня отстранят, – с горечью подумала она. – Отправят во временную отставку. Или вообще выкинут из рядов».
Он пожал плечами.
– У тебя выдался тяжелый день. Понятно, что в такие минуты все на взводе. В особенности после гибели друга.
Ган прекрасно знал, что Порфирио был для нее больше, чем просто другом, и его сочувствие вызывало у Мэй раздражение. Так же, как сочувствие Вал и Дага. Она бы предпочла, чтобы на нее наорали и высказали напрямик, что своими действиями она опозорила личный состав когорты. Потому что именно это она и сделала. Она решила напомнить об этом генералу, поскольку тому застила глаза доброжелательность, а она, Мэй, была ее недостойна.
– Я совершила неприемлемый проступок, сэр. Мне нет прощения.
Генерал едва заметно улыбнулся, хотя лицо осталось по-прежнему суровым.
– Положим, я видел поступки неприемлемей твоего, к тому же здесь уже побывала добрая половина твоей когорты, уверяя меня, что не ты стала зачинщицей ссоры. Валерия Жардан и Линус Дагссон успели надоесть мне более других твоих товарищей.
О да, эти могут…
– Это не значит, что мы посмотрим на случившееся сквозь пальцы. Инцидент найдет отражение в твоем личном деле, и тебя временно отстранят от обязанностей.
«Временно отстранят от обязанностей». Ожидаемо. Как же больно это слышать…
– Не беспокойся. Тебя не отправят в тюрьму и не переведут на канцелярскую работу.
Он усмехнулся:
– Из таких, как вы, хороших писарей не выходит. Разве вы усидите на одном месте? Нет, преторианцы слишком ценны для нас, и разбрасываться ими я не буду. У меня есть для тебя задание.
– Я выполню любое ваше поручение, сэр.
Он побарабанил пальцами по столу, глубоко погрузившись в свои мысли.
– Поручение… да, оно может показаться странным. Но оно очень важное. Дело возникло неожиданно, и, кто знает… возможно, это шанс для тебя. Возможно, ты… придешь в норму. И будь уверена: это важная миссия. Иначе бы мы тебя туда не отправили.
– Конечно, сэр.
«Поручение», «задание», «миссия»… В хороший исход она все равно мало верила. Оставалось надеяться, что ее отправят в какую-нибудь горячую точку. Такого снисхождения она не заслуживает. Но, может быть, в битве она сумеет искупить вину и заслужить прощение.
– Мне нужно, чтобы ты отправилась в Панаму. Тебе приходилось там бывать прежде?
Мэй не сразу ответила. Панама?.. Да уж, ни о какой битве мечтать не приходится. РОСА поддерживала с Панамой вполне мирные отношения. Приходилось даже слышать о попытках подписать торговое соглашение. Панама, конечно, оставалась глубоко провинциальным государством, с неконтролируемой религиозностью среди населения, бандитами в правительстве и грызущейся за власть аристократией – как старой, так и новой. Но по сравнению с другими местами в Панаме царили тишь и благодать.
– Нет, сэр. Мне не приходилось ранее там бывать.
– Ну вот, а теперь съездишь. В курс дела тебя введут, а когда ознакомишься с материалами, мы поговорим с тобой снова.
– Да, сэр.
Она замешкалась, обдумывая дальнейшие слова. У нее не было права задавать вопросы. В особенности после того, что она натворила. Смириться и делать, что велено, – ничего другого не оставалось. И тем не менее… Она, конечно, свирепо отрицала это, но… Она знала, что ходит у Гана в любимицах. И он позволит ей задать вопрос.
– Сэр… как себя чувствует преторианка Кави?
– С ней все в порядке, с поправкой на обстоятельства. Некоторое время она проведет в больнице, а потом, когда поправится, не сможет выходить на боевые задания. Ногу ты ей сломала… одним словом, очень удачно ты ей сломала ногу.
Мэй передернуло при одном воспоминании о залитом кровью лице Кави. Преторианцев вообще-то трудно ранить. «А еще труднее убить. Однако Порфирио они убили».
– Прошу прощения, сэр. Я должна навестить ее в больнице и принести извинения.
Ган фыркнул:
– Вот этого я бы делать не рекомендовал. Думаю, ей не скоро захочется тебя увидеть. И я бы на твоем месте бойцов из Индиго избегал какое-то время.
И он пристально оглядел Мэй. Внимательно, не упуская ни единой детали, словно взвешивая на невидимых весах.
– Ну. Задавай свой вопрос.
– Сэр…
Мэй пришлось опустить голову – она не выдержала его взгляда.
– Кави… она медленно двигалась. Она должна была среагировать быстрее. Что случилось с ее рефлексами? Что-то тут не так, но что?
Ган долго не отвечал. Настолько долго, что Мэй осмелилась поднять на него глаза.
– Вполне возможно, что ничего необычного не произошло. Возможно, ты опередила ее в скорости, вот и все.
Ну, что со скоростью у нее все в порядке, Мэй знала. Но она также знала, что в тот раз что-то там было такое не то. И это «не то» не давало ей покоя. Но не пререкаться же ей с генералом? Поэтому она не стала развивать тему. Ган сказал, что Мэй может идти, а когда она подошла к двери, в голове вдруг возник последний вопрос.
– Сэр, мой имплант дезактивируют в качестве наказания?
Такое случалось прежде, и подобная мера страшила ее не меньше отставки или вынужденного бездействия.
Ган искренне изумился. Такое с ним, кстати, редко случалось.
– Что?.. Конечно, нет. Неужели я способен отправить тебя в провинцию без защиты? И ты сохранишь свои звание и должность. Правда…
Мэй застыла на месте. Она не знала, что сейчас скажет генерал, но что-то в его голосе слышалось такое, что никак не соответствовало прежнему неофициальному тону. С другой стороны, она не могла так легко отделаться.
– Есть тут один нюанс. Тебе нельзя носить преторианскую форму до особого разрешения. Миссия такова, что форму носить и вовсе не придется, но если что, наденешь серую.
Ган прав. Это всего лишь нюанс, но слова его отозвались в сердце Мэй такой болью, словно ей зачитали приговор о тюремном заключении. «Тебе нельзя носить черное». До этого момента она не осознавала, какое значение имела форма в ее жизни, насколько определяла ее. Конечно, имплант, звание – все это важно, но черное… у него была особая власть и особая сила. Она оглядела парадную форму, к которой только недавно с таким презрением отнеслась. А теперь она бы отдала что угодно, лишь бы оставить за собой право носить ее. «И сколько времени должно пройти, пока мне не разрешат надеть черное снова?»
