Александр Зорич - Стальной лабиринт

Эту вылазку Ипполит украсил зарисовками о кровожадных повадках местного зверья.

Растова особенно поразил рассказ об исполинском леомангусте, который всегда затаскивает свою жертву на самую вершину дерева перед тем как съесть…

– К счастью, леомангустов здесь с гулькин хер… Не любят они человеческого запаха, понимаешь. А если флуггер проревет, так у пятнистых негодяев и вовсе депрессия начинается… Так что не сцыте, герои, – приободрил танкистов Ипполит.

Тут же, легки на помине, в невидимом за могучими кронами деревьев небе промчались клоны. Видно не было ни черта, Растов еще не научился распознавать клонские флуггеры по звуку, а потому оставалось лишь гадать: разведка, легкие транспорты, истребительный патруль или штурмовики в свободной охоте.

– Чтоб вам свалиться, – недобро блеснув глазами, проворчал егерь.

К счастью для клонов, они не свалились, а к счастью для русских танкистов – не обнаружили присутствия восьмерки Т-10 на дне живого океана джунглей.

Когда бронированные машины были устроены, старик от души накормил ночных гостей – то ли поздним ужином, то ли ранним завтраком.

Меню оказалось не лишенным изысканности: копченые угри, суп из лисичек с вермишелью и съедобными желудями, а еще были гренки с адыгейским сыром, жареные свиные колбаски и бражка из местных съедобных орхидей.

Вся снедь была умята в мгновение ока, а тарелки досуха вылизаны. Даже всякое видавший Растов подивился аппетиту своих орлов.

Бражка же произвела на танкистов воистину неизгладимое впечатление. («Из цветов, прикинь?») Хотя, на утонченный вкус Растова, непростительно отдавала гидролеумом.

– Я даже как заснул не помню! Просто взял – и вырубился! – сообщил мехвод Вологдин своему командиру экипажа сержанту Крестову, энергично растирая отекшее со сна лицо ладонями.

– А я помню. Ипполитыч как раз про растения-людоеды рассказывал. Что, мол, одурманивающей слизью спящего обволакивают и все, суши весла… На этом месте я и отбился…

Растов с наслаждением обрушил на голову водопад ледяной воды из деревянного ведра – душ в лесхозе, конечно, не работал, ведь генератор было решено не включать в целях маскировки. Затем он обстоятельно вытерся полотенцем с эмблемой древней какой-то Олимпиады (он тогда еще в младшую школу ходил и звался «Косенькой»).

Натягивая штаны, Растов слушал доклад комвзвода Соснина.

– …Без происшествий. Также было получено кодированное сообщение от комбата. Он со штабом и разведротой прибудет в точку сбора три километра северо-западнее лесхоза к десяти ноль-ноль текущих суток.

Растов поглядел на часы. Семь тридцать, однако! Времени – вагон.

– Что-нибудь о противнике? – спросил он у Соснина.

– Выполняя ваше приказание, мы активные средства, включая беспилотники, не применяли. Радиоперехват позволяет судить, что клонский танковый батальон остался на позициях у высоты 74. Но сами понимаете, товарищ капитан, если они двинули в лес на разведку пешком, то мы их никак выявить не могли…

– Разумно, – вздохнул Растов.

Капитан отпустил Соснина и уже собирался попросить у Ипполитыча (за ночь прозвище пристало к хозяину намертво) чаю и завтрак, когда к нему подошел взволнованный Субота.

– Разрешите обратиться!

– Что у тебя, Серега? – спросил Растов.

– Голубь! Почтовый! Сейчас его Фомин сторожит!

– Не морочь мне голову, честное слово, – отмахнулся Растов, шагая к летней кухне, где маячили татуировки Ипполитыча. – Юннаты нашлись… Вы еще ежика подберите, чтоб кормить его молоком из мисочки! Тогда голубю будет нескучно в компании…

– Так не просто голубь! Почтовый, я же говорю!

– И что «почтовый»?

– Принес почту! Донесение! Доставил!

– От кого? – Растов поглядел на Суботу своим самым усталым взглядом.

– Не знаю… Там столбцы цифр… Шифр.

– Где вы его вообще взяли, этого голубя?

– А тут у него голубятня… У Ипполитыча! Вы не заметили разве?

До Растова наконец начало доходить, что дело, которое не стоило выеденного голубиного яйца еще минуту назад, стремительно приобретает высшую ценность.

– Ипполитыч, тут Серега говорит, тебе письмо, – опершись о дверной косяк с самым хулиганским видом, сказал Растов. В обществе Ипполитыча он сразу молодел на десять лет, и бремя ответственности, навалившееся на его командирские плечи с началом войны, казалось, легчало.

– От кого еще? – удивился егерь.

– А шут знает… Оно шифрованное. Может, от твоей подружки.

– Моих подружек, сынок, уже черви на погосте доедают, – не оценил комплимента Ипполитыч.

– Поглядите, вот, – Субота протянул старику замусоленную бумажку.

Она была покрыта неровными столбцами цифр, написанными от руки всепогодным офицерским карандашом. Такой карандаш способен оставлять след даже под водой высокой солености. Даже на льду.

– «Два по сто и еще двести», – вслух прочел Ипполитыч. – Я, пожалуй, столько не выпью… Возраст уже.

– То есть вы не знаете ключа к этому шифру? – уточнил Растов.

– Да ни боже мой! – Ипполитыч зачем-то перекрестился. – Мы тут, когда с Усачевым голубиной перепиской баловались, так нормальным русским языком общались. Скажем, я ему: «Юрчик, востри лыжи ко мне! Ланка пошла и настойка созрела!» А он мне: «Не могу, у меня инспекция из Новогеоргиевска» или «Благоверная мозги проедает, чтоб к дочке съездил, разводом грозит». Зачем тут шифр? Кому я вообще нужен? Клоны вон – и те мной, таким хорошим, побрезговали.

Растов зачем-то кивнул, непонятно с чем соглашаясь.

С утра он традиционно соображал неважно. Но даже и в таком заторможенном режиме его мозги через минуту все-таки выдали правильное решение.

– Сережа, сбегай-ка за моим планшетом, – попросил он Суботу.

Через несколько минут, сидя с чашкой горького травяного чая в кресле, скрученном руками мастеровитого Ипполитыча из толстых местных лиан, он уже прикладывал к сканеру шифрованную записку.

К его великому удивлению, сканер распознал, а дешифровщик «расколол» содержимое голубиного письма. Притом в два счета.

«ГРУППУ ПЛЕННЫХ 30 ЧЕЛОВЕК ДЕРЖАТ ЧАННОМ ЦЕХУ ШЕЛКОФАБРИКИ. ЕСТЬ РАНЕНЫЕ: ЛЕЙТЕНАНТ ХЛЕБОВ, ДУГИН, БУЛЬБАШ.

Растов нахмурил брови и поглядел вначале на Суботу, застывшего с улыбкой закоренелого двоечника, а затем на Ипполитыча, который остервенело нарезал лимоны к завтраку, словно те, брызгая во все стороны мутной своей кислотой, могли ответить на главный вопрос утра: в записке правда или нет?