Запах стал сильнее, даже глаза слезиться от него начали. И дымом стало тянуть, от горелых бензина и резины. А что там гореть может? Дорога-то сейчас идет по насыпи, а столбиков по бокам нет. Наверное, кто-то слетел на машине с нее, вот сейчас его машина и воняет горелым. Вообще в американских фильмах машины горят – аж будь здоров, да еще и взрываются. У нас такое совсем редко происходит, но увидеть можно. Вот как с такой насыпи сковырнешься и раза три на крышу станешь – так вполне. Наверное, американские машины бензин более дорогой юзают, он и легче горит, чем наш А-92.
Мля, ну тут и дорога! То, что она без асфальта, понятно: не Невский проспект тут, но чтоб такая круглая яма посреди дороги была, а потом еще и другая?.. Да что, здесь весь бюджет попилили на фиг, что такие ямищи на дороге никто хоть гранпылью не засыплет? Тут ведь хрен проедешь даже на «газели»! А «бычок» ва-аще в яму завалится!
Оп-па, а это не попил! А из ямы-то вот этой гадостью горелой и воняет. То есть яма свежая, ну разве что вчерашняя. Здесь воздуха много, долго вонять не будет. Все ветром разнесет. Мама дорогая, кажись, «белочка» возвращается! Это ж не яма, а, наверное, воронка от бомбы или чего-то такого! Мля, где тут ближайшая дурка и санитар со шприцом? Если не все лекарства попилили, пусть мне чуток уколют, чтоб этого я не видел.
Ни воронки, ни вот той машины кверху колесами, ни двух убитых. Потому что если это мне не белочка всю картину нагоняет пушистым хвостиком, то это правда, что я попал в «куда-то» и в «когда-то». А куда и когда – хрен я знаю. Держите меня семеро, вяжите и ложите, можно даже клизму поставить, лишь бы эта хрень из глаз исчезла. Но я ближе и ближе подхожу, а хрень «белочкина» из глаз не уходит, даже если их зажмурить и вновь открыть. Это тоже дед Федор говорил, что так можно разобрать после большой буханины, кто перед тобой – друган с опухшей с перепою мордою или уже она самая.
Машинка какая-то маленькая, с «Жука», наверное, только бронированная, фары – прям как уши у плюшевого медведя. И башенка есть. Только лежит она на боку, на откосе насыпи, и из-под капота пламя выбивается и колесо лижет. Говорили мне умные люди, что когда машина горит, то лучше к ней не подходить, а если ты в ней – быстрее сваливать. Потому что никто не знает, когда рвануть может. И не пойду туда. Я лучше к покойникам подойду да погляжу и потрогаю, что они на самом деле есть, а не пройдет через них рука, как сквозь дым. Не, уже мертвые, жилка на шее у обоих не бьется. Да и неудивительно: у обоих столько рваных дырок в теле с уже засохшей вокруг кровью. А еще есть две винтовки, одна, правда, чем-то перебита, остался только маленький деревянный мостик между двумя половинками, и тот хлябает.
Не, не «белочка», лютый писец – однозначно и без вариантов. Занесло меня куда-то, надо брать небитую винтовку и валить подальше.
Стоп! Не хрен лошадей гнать, подумать надо. Вот иду я по дороге в одних бермудах, или как их там точно называют, и тапочках. В карманах одна бумажка. На штанах какая-то хренова надпись по-китайски, но английскими буквами. Говорю по-русски. Натыкаюсь я на немцев – сразу по мне стрелять не будут, я щас даже для девок не опасен, а для них – тем более. Попытаются говорить – и плюнут, потому что друг друга не поймем.
Ежели я к ним с винтовкой выйду – проще застрелить меня, чем разбираться, кто это и зачем он.
Выхожу, к примеру, на своих. Вылезает к ним такой тип с опухшей мордой, но с винтовкой, а на штанах что-то иностранное. То ли немец какой-то особенный, то ли шпион. Хоть то, хоть это – хреновое меня ожидает.
А выйду без винтовки к ним – могут и поговорить, и разобраться. Вот как-то мы с пацанами за пивасиком обсуждали: хорошо ли будет, если пистолеты разрешат всем. Пацанам в основном показалось, что хорошо, а Сашка Лысый, что в Чечне в десанте воевал, сказал так: покойников будет оттого больше. Вот, говорит, сейчас у нас ничего в карманах нет, потому ежели кто-то борзо со мной поговорит, что я ему сделаю? В морду дам, и все. Походит он с фингалом и тише вести себя будет. А вот если разрешить, то он, в морду получив, пистоль из кармана потянет. Вот тогда мне его валить по-серьезному надо, потому что жить я хочу. Может, меня за это и не посадят, но труп будет. А хватило бы и в морду.
Сашка вообще редко говорит, и всегда по делу, так что народ чуть призадумался. А вот сейчас самое то, что он сказал. В человека с винтовкой на войне сразу стрелять будут. А в безоружного, да еще почти голого, могут и не стрельнуть. Потому пусть винтовка и лежит на травке. Пусть ее подбирает, кто в них разбирается. Я в кино видел, что там нужно рукояткой дергать и стрелять, ну и все. А как в нее патроны вставляются – точно не знаю. В «калашников» – знаю, в «сайгу» – знаю, в «ижевку» – тоже. Тут нет. Ну на кой мне берданка, от которой только проблемы, а больше ничего?
Потому ее не трогаю, патроны в сумках на поясе – тоже. И вот эти бутылкообразные гранаты в сумке тоже пусть полежат. Еще подорвешься сам на них… Мешков у обоих мертвых не было, а у одного была на поясе сумка, где котелок лежал и полбуханки хлеба. Вот хлебушек-то и возьму. И вот эту стеклянную флягу в чехле, а то пить уже вусмерть охота. Вторую флягу осколком побило.
Еще в карманах нашел я перочинный ножичек и в пилотке две иголки с нитками торчали. Вот все это я тоже взял. Ножик у меня и свой такой может быть и иголка. Хлеб тоже. А фляжку я мог и подобрать, если кто ее потерял. Неплохо бы переобуться, но ботинки у покойников на меня бы не налезли – я прикинул. Ну разве что ногу в них насильно вбить. И как потом идти куда?
Собрал я все, что собрал – и дернул с дороги подальше. Сяду, хлеба пожую, водички попью, подумаю, что дальше делать буду. А подумать надо. Это уже не «белочка», это уже война. Прямо-таки кара господня на меня свалилась. Говорила мне бабуля – не ленись, не забывай Бога, хоть разок в год в церковь сходи да свечку поставь. Кто Бога забывает, того Бог тоже забудет, на радость черту. Вот я и доленился, а теперь куда меня из-за чертовой готки закинуло…
Дорога вправо дугой уходила, а я от нее ушел на поле. Прошел сквозь рожь и устроился на небольшом холмике среди нее. На холмике росли два деревца и несколько кустов, так что мне там хорошо было – и в тени, и не видно меня с дороги. Правда, и мне дорогу плохо видно, но если кто-то с нее в мою сторону пойдет, то замечу. Так что я прилег, вытянул натруженные ноги и полежал немного. Ко всему прочему у меня спина и шея обгорели. Смазать нечем, потому придется терпеть. Достал хлеб из левого кармана штанов (я его разломил, чтоб в карманы поместился), поел, запивая водичкой из фляги. Хлеб был каким-то непривычным. Сейчас такой не пекут, кисловатый. Но я жевал. Есть хотелось, значит, бодун преодолевается. Дожевал. Вроде как-то слева в животе поднывать стало. Ноги болели, болела спина, обгоревшая за день, голова, правда, уже почти отошла.
