Я, конечно же, спросил, почему меня просто не выкрали с концами и не объявили пропавшим без вести: ведь такие деньги на кону (секретные технологии, редкие, драгоценные ископаемые) — или я мало понимаю в современной жизни и в циничности властных, военных и бизнес-структур! Степак ответил, что, может, и выкрали бы, но ворота пропускают только желающих пройти добровольно, и подделать это желание, поддержать его насильно, при всем старании специалистов, не получилось. Так что приходится секретному военно-научному отделу при Разведуправлении Украины, а по совместительству — Междумировой торговой компании, нанимать сотрудников самым обычным образом, ну или почти обычным.
Мама рассталась со мной на удивление легко. Степак приехал вместе со мной ко мне домой и гладко рассказал о моей заграничной поездке для учебы, которую я выиграл в интернет-конкурсе по программным технологиям (в которых, по правде, я ничего не смыслю). Так как, по словам капитана (представившегося маме представителем министерства образования, да еще и помахавшего какими-то документами), мне светила престижная профессия, и нужно было спешить к началу занятий, то меня быстренько собрали в дорогу, чему я немало удивился, зная чувствительное мамино сердце. Но сердце молчало, моя младшая сестренка Люська усердно помогала собирать вещи, без умолку треща о моей скрытности, — еще бы: тайно готовился к конкурсу! — и все прошло чисто-гладко. Тем более что я сообщил о намерении посылать триста евро от своей стипендии каждый месяц. Мы попили чай, я в сотый раз пообещал связаться с семьей по Интернету или, на худой конец, слать сообщения…
Степак объяснил мне, что позже придется известить родственников о том, что в учебном центре из-за вопросов дисциплины и для пресечения утечек научной информации нельзя пользоваться Интернетом. Смс же и триста евро в месяц за меня будет слать сотрудник, который за это отвечает.
Я в очередной раз перевернулся на другой бок. Мало, мало информации! Степак мне рассказал лишь минимум, пообещав, что остальное объяснят на месте. Я очутился в положении Нео, который согласился проглотить красную пилюлю, не до конца осознавая, зачем это делает. Но мне, по крайней мере, за это платят… За умение проходить там, где другие пройти не могут, и не просто проходить, но проводить с собой еще и транспорт с грузом. Причем для этого нужно желание доброй воли… Так, а это уже — кое-какая информация. Значит, проезды-выезды эти как-то реагируют на человека и определяют… его желание, что ли? Какой-то мистикой попахивает, однако. Конечно, в будущем мне наверняка больше станет понятно, но как хочется узнать побольше и прямо сейчас, когда я и ведать не ведаю, что может попасться на моем дальнейшем жизненном пути, обещающем быть весьма фантастическим…
Я закинул руки за голову, прижав правый локоть к холодному пластику купейной перегородки. Интересно, когда я вернусь через несколько месяцев, Катька меня будет ждать? Или все ее внимание — лишь флирт?
Катя-Катя-Катерина с серо-голубыми ехидными глазами Анджелины Джоли… А ведь я ей даже стихи написал… такие, в стиле Есенина. И хотя всепроницающая мама и ворчала, что девка весьма ветрена с виду, хоть моя любимая сестренка и предупреждала со смешинкой — не пожалей, братец, знаем ее похождения! — я все равно лелеял мечту об общей жизни, будучи подогреваемым несколькими поцелуями у подъезда после совместного похода в кафе.
Поезд мягко раскачивался, железным червяком скользя по рельсам. Звякала ложечка в такт. И, словно из глубокого колодца, все тише и тише становился храп моего сопровождающего.
Проснулся я от невежливого толчка в бок.
— Вставай, Алексей, прибыли, — пробубнил мне в ухо Григорьев резким ароматом зубной пасты.
Я сполз с полки, пошарил ногами в поиске кроссовок.
— Я чай уже заказал, через десять минут будем на месте.
Григорьев, в отличие от меня, был свеж, ясен, подтянут.
«Ага, прохрапел всю ночь беззаботно, — мрачно думал я, уже стоя в очереди в туалет. — Небось ему в неизвестность не отправляться…»
После умывания и пары стаканов противного поездного чая — знаете такой, со стойким привкусом накипи? — я повеселел и, выйдя на унылый перрон захудалого вокзальчика, бодрячком потопал вслед за сопровождающим, который даже изволил взять одну из моих объемистых сумок.
Возле вокзала нас ждал старенький «Опель-Астра», куда мы втиснулись под бдительными взглядами пары-тройки привокзальных таксистов. Водитель — худой седоватый мужик лет шестидесяти, молча пожал григорьевскую руку, лениво мазнул меня взглядом небольших светло-карих, почти желтых глаз и, погладив аккуратные, пронизанные сединой усы, тронул машину, прибавив громкости Высоцкому, что хрипел из динамиков. «Опель» пошел на удивление мягко и мощно, показав, что не так он прост, каким кажется или кто-то хочет, чтобы казался. От вокзала мы свернули между одноэтажными хатенками, повиляли по переулкам и выехали на магистраль. Утро было серым и влажным, всплакивающим мелкими брызгами то ли дождя, то ли крупного тумана.
«Натопи ты мне баньку, хоз-зяюшка-а-а!» — рвал сердце и струны Владимир Семенович, и я подумал, что тоже не отказался бы от парилки, да с хорошим веничком… Похоже, и водитель о чем-то таком думал — морщины его лица постепенно становились менее жесткими, как я заметил, поглядывая на него наискось с заднего сиденья. Глаза стали мечтательными…
Так молча, под хрип душевный мы и добрались до съезда с магистрали, где, повернув на узкую невзрачную дорогу, проехали еще пару сотен метров, после чего худой остановил машину и наконец изволил разжать губы.
— Проверяли? — кивнул он на меня, засовывая сигарету в зубы под усы. Зажмурил левый глаз — прикурил.
— Проверяли, — подтвердил Григорьев, открывая дверцу со своей стороны.
— Ты, мил-человек, тоже выдь из машины, — распорядился водитель, доставая какой-то приборчик из бардачка. — Еще разок проверить надо — правила!
Они быстро выгрузили мои вещи из багажника, водила, пыхтя сигаретой, поводил приборчиком вокруг вещей, потом вокруг меня и, удовлетворившись результатом, пожал Григорьеву руку.
— Ну, до встречи, камрад.
Григорьев направился назад к трассе.
— Подождем, — худой выбросил окурок и достал из кармана куртки оранжевый пакетик. — Курагу будешь?
Курагу я любил, и мы молча жевали минут пять, после чего водитель сел в машину, пригласив и меня.
— Меня Петром зовут, Петр Данилович.
— Алексей. — Я пожал протянутую руку.
— Сейчас Санек подойдет и поедем, — Петр Данилович криво ухмыльнулся, показав желтые зубы с правой стороны, напоминая мне этим мою покойную двоюродную бабушку. — У тебя вопросов, наверное…
