Ознакомительная версия.
Впрочем, такое положение было везде – в пехотных полках «Тотенкопф» батальоны вообще переводились на трехротный состав, а мотоциклетные и саперные роты полков расформировывались, чтобы пополнить обескровленные пехотные подразделения. В армейских частях положение было еще хуже, так как в отличие от «толстых» дивизий ваффен СС у армейцев были куда более скудные внутренние резервы, а изредка прибывающие маршевые батальоны никак не могли покрыть убыль линейных подразделений.
Во время отдыха и вынужденного переформирования всем солдатам и офицерам дивизии наконец-то выдали новое зимнее обмундирование непривычного цементно-серого цвета: теплые штаны и куртки-анораки с капюшонами, а также утепленную зимнюю обувь. Теплое белье и носки выдали еще раньше. Так что теперь эсэсовцы с превосходством поглядывали на своих коллег из вермахта, кутающихся в тоненькие, неудобные шинели, а то и вовсе в разнокалиберные шмотки, конфискованные по случаю у пленных и мирных жителей – отдел вещевого снабжения сухопутных войск оказался явно не на высоте.
Снабжение в последнее время вообще стало больным вопросом. Более-менее регулярно покрывались только минимальные потребности в боеприпасах. Запчастей и продовольствия хронически не хватало. Тем не менее, несмотря на потери и хозяйственные трудности, моральный дух войск был высок. Солдат вдохновляли недавно одержанные победы и ожидание скорого мира – враг разбит, столица взята, скоро домой! На этом фоне тяготы фронтовых будней считались временными неудобствами, которые можно и перетерпеть. Тем более что со стабилизацией линии фронта появилась возможность обосноваться в прифронтовых населенных пунктах и как-то наладить армейский быт.
Словом, на душе у Ганса было спокойно. Поэтому вызов в штаб батальона он воспринял вполне нейтрально, не ожидая никаких неприятных неожиданностей. Натянув куртку и накинув на голову капюшон, оберштурмфюрер Нойнер покинул дом, в котором обосновался, и, перейдя через заснеженную улицу, направился к единственному административному зданию, расположенному в центре поселка, где вместе со штабом батальона и связистами окопался Бестманн.
Над входом в здание лениво колыхалось красное знамя со свастикой, символизируя собой приход новой власти. Другим колоритным символом нового порядка была статуя Ленина, стоящая на постаменте перед входом в бывший поселковый совет. Немцы не стали разрушать памятник, зато дополнили скульптурную композицию противогазной маской, которую натянули на голову вождю мирового пролетариата, и старым жестяным фонарем, повешенным на вытянутую вперед руку, видимо для лучшего освещения дороги в светлое будущее. При виде этой гротескной фигуры Ганс шутливо вскинул руку в приветствии и весело ухмыльнулся, когда Ленин в ответ дружелюбно махнул «хоботом» противогаза и качнул фонарем под налетевшим порывом ветра. Солдатская шалость немного подняла и без того неплохое настроение, и Нойнер, поприветствовав часовых и дежурного, резво взбежал по лестнице на второй этаж и ввалился в занятый комбатом кабинет.
– Привет, Вальтер. Чем порадуешь?
– Поручение для тебя есть – радуйся.
– Уже! А что за поручение-то?
– Поедешь в Харьков со сводной командой, заберете нашу технику из ремонта и пригоните сюда своим ходом.
– О как! Да уж, порадовал! Жаль, конечно, что в Харьков, а не в Мюнхен, ну да ладно. А за что мне такой подарок? До дня рождения вроде еще далеко…
– А ты пошевели мозгами, остряк, может, и сам догадаешься?
– Да что тут гадать? Просто моя рота единственная на весь батальон, в которой все еще есть ДВА офицера.
– Вот-вот. Все ты понимаешь, разгильдяй везучий.
– Но-но-но! Это все результат моего умелого командования и выдающихся лидерских способностей!
– Да иди ты, стратег недоделанный! – Вальтер беззлобно отмахнулся от весело скалящегося Ганса и спокойно закончил: – Оставишь свою роту на Ланга – пусть попрактикуется, пока все тихо. Возьмешь одного шарфюрера[5] и дюжину солдат – поедете на «Блице»[6] снабженцев. В Харькове заберете с ремзавода группы армий двух «шнауцеров»[7], три броневика, «ковшик»[8] и девять мотоциклов. Заодно и запчастей кое-каких захватите и еще там по мелочи… Вот предписание. Три дня тебе на все, смотри не загуляй! Verstehen?[9]
– Jawohl! Я буду осторожен и бдителен как никогда!
– Иди уже.
– Погоди. Что там за ремзавод в Харькове объявился, а?
– Русский тракторный. Они его вывезти практически не успели – так, по мелочи кой-чего. Танковый увезли, хоть и не весь, а этот не успели. Ну, вот наши ремонтники там и обосновались. С других заводов еще оборудования подвезли, где что осталось. Ну и свое приволокли, конечно. Местных рабочих тоже запрягли – вот тебе и завод готовый, и от фронта недалеко.
– Да какой с него толк, с завода этого? Оборудование-то у них наверняка убогое, да и рабочие… – Ганс всем своим видом изобразил скептицизм.
– Дурак. – Бестманн сунул какую-то бумажку в ящик стола и спокойно продолжил: – Оборудование там новехонькое, потому что заводу этому еще и десяти лет нет. А строил его Форд, так что можешь считать этот завод не русским, а американским.
– Scheisse! И много у русских еще таких заводов?
– Хватает. Откуда, по-твоему, все эти кучи танков и прочей техники, что мы перебили по пути сюда? Не в колхозах же их наделали.
– Donnerwetter, не нравится мне это. Я-то думал, что у «иванов» остались одни бронетракторы, помнишь? А ты говоришь, что танковый завод эвакуировали – значит, скоро у них снова появятся танки!
Бестманн хмыкнул.
– Не переживай. Все не вывезли. Так что наделать оружия больше, чем было, русским вряд ли удастся. В Харькове расспросишь подробней – там был один из крупнейших промышленных районов советов. Все, вали отсюда, без тебя забот хватает.
Вот так оберштурмфюрер Нойнер и очутился в кабине грузовика, пробирающегося по разбитой дороге к первой столице Советской Украины.
Мотор уютно урчал, машину качало на ухабах, как пароход в пятибалльный шторм, солдаты и шарфюрер Реш из бронеразведывательной роты сидели в кузове, водитель из дивизионной колонны снабжения спокойно крутил баранку. Ганс дремал, надвинув на глаза кепи, которое носил вместо фуражки, с тех пор как получил зимнее обмундирование. Вокруг расстилался монотонный пейзаж заснеженной степи, пересекаемый редкими лесополосами… Из сонной расслабленности Ганса вырвал голос шофера:
– Подъезжаем к Харькову, оберштурмфюрер. Вон и пост уже.
Ганс сдвинул на затылок кепи и бегло осмотрелся. Ага, ведущее от Чугуева шоссе здесь пересекало железнодорожное полотно. Железка пока еще не действовала, а будку железнодорожного переезда облюбовали фельджандармы, устроившие здесь натуральный укрепленный блокпост с баррикадой из мешков с землей или щебнем и русских противотанковых ежей, легким проволочным заграждением, небольшим прожектором и блиндированными огневыми точками. Один из постовых в советском караульном тулупе, с надетым поверх него жандармским горжетом, повелительно махнул рукой, указывая остановиться.
Ознакомительная версия.
