Беру на мушку ближайшего ко мне чужака, задерживаю на мгновение дыхание и нажимаю на спусковую кнопку. Винтовка выплевывает несколько пуль даже не дернувшись. Шлем чужака раскалывается, плоть разрывается в брызги, а я, не делая паузы, направляю ствол на второго пехотинца, затем на третьего. Чужаки успевают понять, что их обстреливают с тыла, только когда валится четвертый. Я знаю, что сейчас произойдет, и ждать не собираюсь, со всех ног бросаюсь вглубь здания, заскакиваю за толстую стену. Позади меня грохочут разрывы зарядов, помещение озаряют яркие вспышки, сверху на голову сыплется бетонная крошка. Гранат чужаки не жалеют, бьют по проемам окон. Этаж быстро окутывается клубами черного дыма, повсюду свистят осколки, рикошетят от стен. Несколько из них попадают в меня, но комбинезон выдерживает. Больно, конечно, но не смертельно. А вот замешкайся я хоть на секунду у окна, попади под такой плотный огонь чужаков, шансов выжить у меня не было бы.
— Саня, давай! — ору я во всю глотку, пытаясь перекричать грохот. — Твой черед!
В ушах звенит, и я не слышу ответа Вонючки. Остается надеяться, что парень выполнит свою часть работы. Главное, что оставшиеся твари отвлеклись на меня, дав возможность Вонючке садануть по ним из гранатомета и накрыть всех одним разом.
Чужаки некоторое время долбят по моему укрытию, вынуждая вжиматься в каменный пол, а потом вдруг наступает тишина. Дым потихоньку рассеивается, звон в ушах постепенно проходит. Я поднимаюсь, но выходить из своего убежища не тороплюсь. Вдруг какая хитрость, и твари пошли на уловку, хотя раньше за ними этого не водилось. К тому же торопиться мне некуда. Вызываю напарника:
— Вонючка!
В ответ тишина.
Я начинаю всерьез волноваться. Вдруг твари все же накрыли моего наводчика, а сами затаились. Медленно ступая, подбираюсь к одному из окон, улицу мне пока не видно. В наушниках неожиданно звучит встревоженный голос командира Дронова.
— Леша, что у вас там происходит?!
— Сам не пойму, — отвечаю я.
— Помощь нужна?
— Нет пока.
— Ладно, разберешься — доложишь, — Дронов отключается.
Выглядываю наружу, и вижу Вонючку. Наводчик стоит на краю воронки, где еще недавно укрывались пехотинцы чужаков. Он замечает меня и машет рукой:
— Да не боись, выходи.
Голос у Вонючки довольный. Забрало его шлема откинуто, рожа растянута в ехидной улыбке. С великим трудом подавляю жгучее желание вскинуть винтовку и всадить этой сволочи между глаз пару пуль.
— Все до одного готовы, — радостно сообщает он мне, когда я, наконец, выбираюсь на улицу. — Наш с тобой счет — шесть против четырех.
Я подхожу к нему и обкладываю его отборным матом. Другой бы на его месте обиделся, оскорбился, но Вонючке хоть бы что, только хитро щурит озорные глаза и лыбится в ответ.
— Почему долго молчал? — продолжаю я спокойнее. — Уже подумал, что тебе каюк.
— Не-е, — склабится Вонючка. — Я выжидал, как ты меня учил.
— Уходить надо, а то Дрын волнуется.
— Сейчас, минутку.
Вонючка спрыгивает в воронку и достает нож, оглядывая мертвых чужаков.
— Опять?! — я едва сдерживаюсь, чтобы не завыть от злости. — Сдурел, что ли?!
— А что такого? — наводчик наклоняется над трупом одного из пехотинцев, резким взмахом ножа отсекает у него палец с длинным стальным когтем, больше похожим на лезвие.
Уговаривать его остановиться бесполезно. За эту привычку он и получил погоняло «Вонючка». Вообще-то его зовут Сашкой Петровым. Отличный парень, способный. Но вот имеет страстишку отрезать пальцы у убитых им чудищ, естественно, когда выдается такая возможность. Трофеи собирает и сушит их потом на веревочке, как воблу. По большому счету, нам всем на это наплевать, если бы не запах, источаемый «трофеями». Отсюда и прозвище.
Как-то я его спросил:
— Ты фрицам тоже так пальцы резал?
На что он ответил невозмутимо:
— Нет. Немчура хоть и враг, но человек. А это — нелюди. Совсем другой коленкор, понимаешь? Мне батя, он у меня профессором был, рассказывал, что так индейцы делали. Собирали трофеи с убитого врага и потом наполнялись его энергией, становились сильнее.
— Ты суеверным стал? — засмеялся я тогда.
— Станешь тут… — он многозначительно пожал плечами, и оба мы замолчали. О чем тут спорить? Насмотревшись на инопланетян, любой мог поверить и в черта, и в дьявола.
Управляется Вонючка быстро.
— Взял шесть, — горделиво хвалится он, вылезая из воронки. — Сколько и укокошил.
— Пошли скорее, — я с тревогой наблюдаю по сторонам. На радар уже не надеюсь.
До нашей группы добираемся через пару часов. По пути заметили еще один вражеский патруль, но без труда обошли его. И снова радар молчал. На пластине по-прежнему четко синими точками высвечивалось местоположение наших ребят, а чужаков, которые обычно отображались красным, будто и вовсе нет в этом секторе. Остается надеяться, что у нас с Вонючкой разом поломались радары, но верится с трудом.
По прибытию сразу докладываю Дронову обо всем, начиная с убийства «лейтенанта» чужаков. Делюсь странностями в поведении тварей и отсутствием их на радаре.
— Думаешь, новая защита? — Дронов задумчиво чешет гладковыбритый затылок.
— А что еще? У Вонючки тоже приборы ничего не показали.
— Да и мы удивились, что тут так тихо. Придется менять тактику. Ладно, сейчас летим на базу, позже разберемся что к чему.
Катер уже «под парами», все ребята, кроме нас с Дроновым, внутри. Я забираюсь на борт последним. Корабль медленно поднимается над городом, и я закрываю глаза. Не нравится мне ситуация, ох как не нравится.
Меня зовут Алексей Чагин. Я старший сержант Красной Армии, 2-й Белорусский фронт, 3-я разведрота. В сорок первом пошел по призыву на фронт, воевал снайпером, успешно уничтожая врага, а спустя два года получил смертельное ранение и очутился здесь. Попал с одной войны на другую, еще более страшную. Страшную настолько, что вначале она казалась за гранью моего понимания. Это даже не война, а кровавая бойня, тотальное истребление человечества.
Как оказался здесь, для меня загадка. Нам вкратце объясняли что-то о временных потоках, петлях и прочей научной зауми, но большую часть сказанного не поняли даже самые образованные из нас. Однако главное до нас донесли. Ученые будущего разработали некую машину, способную вытаскивать людей из прошлого за миг до их физической смерти. Помню, как нам пытались объяснить процесс: «Аппаратура „захвата“ настроена таким образом, что обеспечивает попадание в мерцающий поток некой субстанции, — вероятно, именно той, которую богословы называют душой, — в момент ее сильного волнового всплеска, то есть за мгновение до гибели человека». Знаю лишь, что, несмотря на смертельное ранение в голову, я жив и здоров и нахожусь в суровой реальности далекого будущего. Настолько суровой, что порой берет оторопь. А в прошлом я считаюсь погибшим.
