Ознакомительная версия.
Часть первая
Голос из прекрасного далека
И пускай он с каждой секундой тише,
Этот голос – все, что желаешь слышать.
Он тебе нашептывает на ухо,
И опять в груди начинает бухать —
Это то ли заговор, то ли ересь,
Будто теплый ветер качает вереск,
Будто незамеченным пилигримом
Смерть проходит рядом, но все же мимо.
И теченье лет замедляет скорость,
Чтобы тоже вслушаться в этот голос
И забыть на время свои печали,
Потому что слово нежней молчанья.
Потому что слово – шальная пуля,
И тебя легко под нее толкнули,
Чтоб – вербально искренне завербован —
Захотел прослушать его ab ovo[1].
Ник улыбался. Широко, дружелюбно, открыто. Заполнившие лавку покупатели и не подозревали, что приветливый юноша за прилавком в эту самую минуту мысленно осыпает всех страшными проклятиями и насылает на их ничего не подозревающие головы ядерные армагеддоны, мировые войны и прочие вселенские катаклизмы. Экспрессивное выражение «чтоб вы все сдохли!» даже на сотую долю не отражало ту бурю эмоций, что сейчас бушевала в душе несчастного молодого человека.
– Хмм… а покажите, пожалуйста, еще вон тот сотовый телефон. Да, и вот этот желтенький тоже, – грузный пожилой мужчина ткнул пальцем в витрину с электронными гаджетами. Естественно, давно и безнадежно мертвыми. – Вы знаете, мой товарищ, большой любитель старины, имеет весьма эксцентричную слабость к такого рода безделушкам. По вашему мнению, что лучше преподнести юбиляру на его шестидесятилетие – сенсорную «Нокию» или клавишный «Сименс»?
Ник сделал вид, что погрузился в размышления, взвешивая достоинства и недостатки обоих аппаратов. На самом деле ответ давно был известен и звучал очень просто и убийственно для антикварного бизнеса. Примерно так:
«Уважаемые покупатели, это барахло не работает уже двадцать лет и ближайшее тысячелетие работать не будет».
Какое счастье для дядюшки (именно ему принадлежала лавка и весь собранный здесь бесполезный хлам), что до сих пор находились ностальгирующие чудилы и чудики (Ник четко различал данные категории покупателей), готовые платить вполне приличные деньги за весьма сомнительные товары. Ну зачем в подземелье планшетный компьютер, аккумулятор которого разрядился в нули еще до рождения самого Ника? А навигаторы? Одного законченного чудилу чуть было не хватил кондратий, когда он увидел на витрине пейджер! Де-би-лы!
– Я бы предложил «Сименс», – Ник качнул головой в сторону желтой, уродливой мобилы. – Она стала раритетом еще до Катастрофы, данную модель сняли с производства примерно за дюжину лет до… ну вы понимаете. Если цена не пугает…
– Конечно, конечно, – толстосум с гордостью и нескрываемым удовольствием продемонстрировал рюкзак, плотно набитый автоматными рожками.
«Знатный кошелечек, – мысленно присвистнул Ник. – Мужику есть, чем похвастаться».
– Это же Подарок. Другу. На Юбилей, – с нажимом на заглавные буквы пояснил свою щедрость покупатель.
– Прекрасный выбор! – улыбка Ника стала еще шире. – Желаете подарочную упаковку?
Расплатившись, посетитель долго вертел покупку в руках, доводя Ника до белого каления, – юноша готов был сорваться с места в любую секунду, закрыть лавку и бежать, наконец, по своим долгожданным делам.
– Молодой человек, вы же родились после Катастрофы?
Молодой человек, стараясь ни мимикой, ни голосом не выдать клокочущую внутри ярость, медленно, но верно переходящую в бешенство, мысленно досчитал до десяти и лишь затем произнес:
– Совершенно верно.
– До войны мобилы, так их все называли, являлись важнейшим атрибутом жизни, – продолжил словоохотливый господин, никак не желающий забрать баснословно дорогой кусочек пластика и валить отсюда на всех парах! Ник заскрежетал зубами и вознес молитвенное «помоги!» неизвестным богам долготерпения. – Это сейчас они превратились… – толстосум надолго задумался, подбирая нужные слова. Стрелка внутреннего барометра Ника скакнула еще на несколько делений и достигла опасной зоны. Дальше только взрыв. – …в фетиш, – покупатель оживился, подобрав удачно определение. – Вот именно, в фетиш, в тотем, в памятник самому себе. Памятники бесполезны, следующие поколения людей не интересуются этими каменными истуканами, не понимают их… Лишь старичье до самой смерти продолжает млеть от того, что хранит в себе воспоминания об их молодости…
Странный покупатель нахмурился, резко дернул седой головой с редкими волосами, словно приводя себя в чувство.
– Прошу прощения, юноша. Монолог старого болвана, которому показалось, что он вернулся в свое счастливое вчера, – посетитель обвел рукой лавку, заполненную предметами ушедшей эпохи. – Сорвался. В качестве извинений примите, пожалуйста, вот это.
На прилавок легла пачка сигарет. Старинных! В неповрежденной целлофановой упаковке!
– Берег до последнего, но лечащий врач даже думать о них запретил. Ка-те-го-ри-че-ски. Болван… Наверное, там одна труха. Я, конечно, хранил по науке, но два десятка лет… это много.
Смотря в спину быстро удаляющемуся человеку, Ник искренне сочувствовал ему: расстаться с фетишем, не глупой безжизненной игрушкой типа «Сименса», а настоящим, сохраняющим запретный аромат далекого прошлого… Наверное, он уже тысячу раз пожалел о поспешном поступке и теперь отчаянно ругает себя, борется с малодушием, лишь бы не вернуться и не потребовать драгоценность обратно. Бедняга! А может, никакой поспешности и не было вовсе, лишь давно запланированная церемония прощания с непозволительной более роскошью?
Ник понял, что хочет курить. Безумно, до одури, до дрожи в коленках! Нельзя – он дал слово дяде, а слов, данных дяде, не нарушал никогда. Но хочется так, что аж уши в трубочку сворачиваются. Черт побери, что за день такой?!
Юноша с пристрастием осмотрел двух оставшихся в магазине посетителей: аккуратного тихого старичка в скромной, но всегда опрятной одежде Ник знал, тот приходил почти каждый день и никогда ничего не покупал, только тяжело вздыхал у витрин о чем-то своем. Дядя строго-настрого запретил его выгонять или проявлять неуважение; впрочем, у Ника и в мыслях ничего против безобидного дедка не было. Ну, ходит и ходит, главное, на товар не покушается, работать не мешает. Чего не скажешь о втором покупателе: молодой пацан из пришлых доверия не вызывал. Такие ностальгией обычно не страдают, да и воровато бегающие глазки признаком честного человека не являются.
Ник в отчаянии взглянул на часы, в еще большем отчаянии закатил глаза к небу и, вместо приличествующей моменту мольбы, процедил сквозь зубы проклятье. Он безнадежно опаздывал.
Ознакомительная версия.
