Сейчас Крив даже не смотрел в сторону Лана. Пожилой пахарь стоял, вытянувшись, словно прилежный солдат. Его ухватистые ручищи сжимали фузею, а редкие седые волосы были взъерошены ветром.
– Огонь по команде! – заревел командирским голосом Светозар. – С дальнего конца шеренги! По одному! Пли!
Вновь загрохотали фузеи, а воздух стал настолько густым от кислого порохового дыма, что, казалось, его можно пить.
– Мимо! Попал-попал! Есть! – в коротких паузах между выстрелами Светозар отрывисто комментировал успехи и неудачи подопечных. – Мазила! Убил! Мазила и тупица! А вот ты – молоток! Попал!
Крив вообще пальнул «в молоко», и тяжелая фузейная пуля выбила облачко пыли из обветшалой стены ГУМа.
– Ты что – слепой? – рявкнул Светозар, но тут же переключил внимание на следующего ополченца. – Уже лучше, но все равно – косо! Нет, так не пойдет! Плохо!
Выстрелы стихли, ветер быстро очистил забрало от дыма. Светозар был недоволен. Он упер кулаки в бока и нахмурил брови. Низкая успеваемость учеников – вина наставника, ополченцы мажут, а краснеть перед воеводой предстоит Светозару.
– Лан, хотя бы ты им показал, как надо! – обратился старший брат к младшему. – Подай, так сказать, пример!
Лан не ожидал такой просьбы, но ломаться не стал. Взял с подставки два заряженных пистоля, подошел к бойнице, прицелился…
Солнце лупило прямо в глаза, неудивительно, что гражданские промахивались. Но в этом-то вся соль, нужно быть готовыми вести бой в любых условиях. Лан выбрал ближайшую мишень: почти бесформенное от времени и долгого использования на стрельбище чучело нео с деревянным ведром вместо головы.
Пистоли тяжелые, округлые рукояти покрыты мелкой насечкой. С одной стороны, оружие грубое и примитивное по сравнению со старинными пистолетами Макарова, Стечкина, Ярыгина. С другой стороны, было в них определенное благородство и привлекательность…
Щелкнул первый курок, вспыхнул, громко зашипев, на полке порох. Из дула вырвался яркий факел. Пуля угодила в надетое на чучело ведро. Разлетелись во все стороны щепки, показался фрагмент трухлявого черепа.
Щелкнул второй курок, и следующая пуля, прошив чучело насквозь, перебила жердину, на которую опиралась мишень. «Нео» завалился набок, ветер подхватил и разметал по брусчатке клочья выбитой шерсти. Ополченцы одобрительно загудели.
– Убил! – Светозар хлопнул Лана по плечу, а потом обратился к гражданским: – Вот! А ведь он, как и вы, вчера землю пахал!
«Не только пахал, – вспомнил Лан, потупив взгляд. – И в кузнице пот лил, и навоз за турами убирал».
– Дык… Светозар Мечиславович… – один из ополченцев – ряболицый дядя Завид – вытянул шею и произнес так, словно решил поведать величайшую тайну: – Всем известно, что наш Ланушка – дружинник по рождению и по праву, а то, что он в пахарях лямку тянул до своих семнадцати лет, – досадная ошибка.
На Крива жалко было смотреть. Его лицо побагровело.
– Это мой сын! – воскликнул пахарь, указывая внезапно задрожавшей рукой на Лана. – Лан – мой сын! Дружинник! Сокол! Мой! Никому не позволю лить напраслину!
Крив все еще сжимал разряженную фузею. Зная его крутой норов, Лан испугался, что нерадивый папаня вот-вот двинет Завида прикладом по плешивому затылку, и на этом песенка любителя рубить правду-матку окажется спетой.
– Батя-батя! – Лан примирительно поднял руки. – Спокойно! Ну, конечно – ты мой батя, а кто же еще? Помнишь, как поил-кормил, пока я рос? Помнишь, как воспитывал? А если еще кто-нибудь выскажет хотя бы слово сомнения, – он нахмурился точь-в-точь, как это делал Светозар, и ожег взглядом Завида, – того вызову на поединок! И нашинкую, бог свидетель, как кочан гнилой капусты, чтоб червям было жевать удобней.
Дружинники не вызывали пахарей на поединок: слишком велика разница в умениях, да и много чести для последних. Однако только круглый дурак посмел бы задирать воина. Завид стушевался, на него снизошло озарение, что Лан-мальчишка, которого можно было огреть сапогом под зад за нерасторопность во время уборки урожая, и Лан-воин, стоящий перед ним сейчас, – теперь два разных человека.
– Прости, Ланушка, – пролепетал он, побледнев, как смерть. – Какой-то бес грязный за язык дернул. Не то я совсем имел в виду…
– Какой я тебе Ланушка, шкура? – продолжил бушевать Лан. – Как стоишь передо мной, пугало огородное? Смирно! Напра-во! Нале-во! Кру-гом!
Ополченцы прыснули от Завида в разные стороны, словно тот был заразен. Решили, наверное, будто Лан приложит Завида кулаком, и побоялись попасться под горячую руку. Ряболицый глядел на Лана, словно побитый крысопес, его колени заметно дрожали.
– Вестовой от воеводы идет, – услышал Лан голос Светозара.
На стену поднялся воин в легком доспехе. Отыскав братьев взглядом, он сообщил:
– Вас обоих вызывают в Военный Приказ. Быть незамедлительно.
– Так точно, – отозвались в один голос Лан и Светозар.
Старший брат приказал гражданским собрать дульнозарядное оружие и построиться.
– Ополчение! Нале-во! За мной шагом марш!
Светозар повел мужиков во двор крепости. На ходу он отдал распоряжение юнакам, дежурившим у ворот, забрать с площади мишени. Пацаны воодушевились: для них каждый выход за ворота – приключение.
Лан тоже чувствовал интерес. С одной стороны, в Военном Приказе ему доводилось бывать неоднократно: он в деталях поведал штабистам, а также – самому воеводе об арбатских маркитантах, об Арене и всех тварях и опасностях, которые встретились ему на пути. С другой стороны, приказ явиться на глаза командования увязывался с тревожными предчувствиями, все сильнее одолевавшими его в последнее время. Сердце учащало ход в предвкушении боя. Душа дружинника жаждала действия, военной операции, громких команд, ощущения рукояти меча в руках и грохота автоматных очередей. Одновременно разливался внутри холодок, словно от напитка, настоянного на дикой мяте, поскольку разумный страх знаком даже самым лихим рубакам. А Лан прекрасно знал, насколько зловещим и коварным может быть лабиринт лежащих в руинах московских улиц.
В Военном Приказе братьев принял сам воевода. В зале с расписными стенами Лан увидел также сотника Ждана и Ворона – молодого, но уже уважаемого всеми разведчика, с которым ему довелось хлебнуть лиха во время похода на Арбат. Отряд воинов, возглавляемый Вороном, столкнулся сначала с мародерами, а потом – с привлеченными запахом крови «Рапторами». Лан, числившийся тогда гражданским, попал в плен, а затем – на Арену. А дальше – пошло-поехало…
Воевода, сотник и разведчик сидели за столом, на котором была развернута карта довоенной Москвы с многочисленными отметками, сделанными людьми Кремля уже после выхода из убежищ: там Поле Смерти, тут радиоактивная воронка, здесь змеится русло высвобожденной из-под бетонных сводов коллектора Неглинки. Ребята в казарме поговаривали, будто воевода прячет под картой вырезанные из старинных журналов фотограммы девиц без одеяния. Но о чем только не болтают в казармах.