— Боюсь, что все эти клубы по интересам, которые ты упомянул, только жалкое подобие той организации, которой мы почему-то наступили на мозоль. И еще мне кажется, что кто-то очень целенаправленно отсекал нас от какой-либо информации об этой… э-э-э… структуре. Мы будем работать над этим. Но ты сейчас — забудь. Аналитика — не твой профиль. Ты оперативник, и твоя оперативная задача — сидеть и не высовываться. Настолько не высовываться, что даже на связь со мной ты выйти не сможешь.
— А эта контора детективная, как ее, «Голубая устрица», она ваша? — кисло усмехнулся Малахов.
— Не ерничай, «Зеленая проталина». Обычное агентство. Слежка за неверными женами, поиск сбежавших на курорт богатых отпрысков. Никакого отношения к нам не имеет. Их крышует человек, у которого близкие родственники работают в аффилированных структурах. Ты просто человек, которого туда берут по протекции. Так что будь добр — оправдай доверие.
— Да уж постараюсь… Буду снимать домашнее порно японским телеобъективом, — изображая радость, сказал Вадим. Потом неожиданно спросил: — А что с Тимуром?
— С ним ничего плохого. Он прекрасно освоился в Зоне. Но пока мы не можем его вытащить. Против вируса не найдено никаких средств. Впрочем, кажется, он и не собирается оттуда уходить, — ответил Лазненко так, словно его мало волновала судьба Тимура.
— И последнее, какое сегодня число? — как бы между прочим в завершение беседы спросил Малахов.
— 14 января 2013 года. Планета Земля.
— Ясно, — мрачно заключил Вадим. — Почти три месяца вы у меня из жизни украли. То-то так мышцы болят.
— Ты еще пожалуйся, что мы у тебя пятнадцать минут казни заныкали. Ладно, бывай. Адрес своего агентства найдешь в блокноте в тумбочке. До встречи.
И жизнь уходит в переулки,
как обедневшая семья,
дворов открытые шкатулки
хранят следы небытия.
Войди в подъезд неосвещенный
и вытри слезы и опять
смотри, смотри, как возмущенный
Борей все гонит воды вспять.
И. Бродский
Офис частного детективного агентства «Зеленая проталина» находился в пяти минутах ходьбы от дома, где поселили Малахова. Это было очень удобно, и, кроме того, Вадим себе смутно представлял, что смог бы ездить на работу через весь город. Тут начальство, видимо, проявило заботу. Впрочем, офисом назвать маленькую комнатку в подвале старого, сталинских времен дома было трудно. В помещении, все убранство которого состояло из трех старых письменных столов, железных конторских шкафов, древнего компьютера и неистребимого запаха сургуча, нового сотрудника встретил немолодой мужчина, представившийся Сизовым, и без всяких разговоров ввел Малахова в курс дела. Впрочем, для Сизова Вадим был, естественно, Селезневым. У Вадима даже промелькнула мысль, что в Центре фальшивые фамилии назначают по словарю.
Занималась контора в основном, как и говорил генерал, делами гражданскими — разводами и супружескими изменами. Правда, иногда попадались дела уголовные, обычно связанные с малым торговым бизнесом, когда по каким-то причинам коммерсанты не хотели обращаться в официальные органы. Это были и хищения незарегистрированного товара, и простые рэкетирские наезды, тут нужно было просто найти, откуда растут ноги у шантажистов, ну и прочие, совершенно серые и безликие дела. Кроме того, иногда поступали заказы, связанные с пропажей людей, но они обычно не принимались, так как можно было затронуть сферу интересов следователей из официальных органов.
Первое же дело Малахова было о хищении у коммерсанта Скотовводникова штуки дорогого трикотажа, совершенное средь бела дня в его магазинчике на одном из городских базаров. Дело, состоявшее из путаного заявления Скотовводникова и адреса магазина, Сизов вручил Малахову, добавив, что в офисе сотрудники практически не работают, так как у каждого есть собственный мощный компьютер, интернет, да и вообще, как можно заниматься оперативным сыском, хотя бы и частным, в кабинете. В душе тяжело вздохнув, Малахов отправился домой.
Так начался первый день его вынужденной ссылки и вынужденной, совершенно ему неинтересной работы. За первым делом последовало второе, потом третье, которое принесло неплохой гонорар — речь шла о бракоразводном процессе одного бизнесмена. Но чем дальше Малахов погружался в частный сыск, тем тоскливее ему становилось. Он даже подумывал малодушно, а не сбежать ли ему отсюда куда подальше. Но даже то, что работа была достаточно разнообразной, не помогало адаптироваться в новых условиях, и жизнь казалась Вадиму сплошной чередой нерезких черно-белых фотографий. Утро. Чашка кофе, умыться, в офис или по адресу, связанному с очередным заказом. Обед в первой попавшейся забегаловке. Вечером домой, телевизор на пять минут и сон после стакана виски. Казалось, запах фастфуда, виски и утренней зубной пасты преследуют Малахова постоянно. В выходные становилось особенно тоскливо. Он как-то заметил, что в выходные дни он не произносит ни слова, в крайнем случае несколько фраз продавцу магазина. А еще пришлось обустраивать быт, и это было сплошной пыткой. Пришлось купить стиральную машину, тот же телевизор, компьютер. Малахова эти обычные мелкие радости жизни просто бесили. Прикручивая сливной кран от стиралки, Вадим не выдержал и сам себе заорал: «Господи, чем я занимаюсь?!!!» Для него, человека, привыкшего к постоянному общению, к сложнейшим и, как ему казалось, очень важным делам, к друзьям, которые почти каждый день к нему приходили домой, одиночество было невыносимо. И еще невыносимей было то, что он потерял, он так сам себе и говорил — «потерял», сына. Однажды он остановился у магазина детских игрушек и чуть не расплакался от обиды. Так незаметно пришла быстрая киевская весна, город утонул в свежей зелени, и вот-вот должны были расцвести каштаны. Но лучше от этого не стало, скорее наоборот.
В субботу Вадима неожиданно вызвал Сизов, и через несколько минут они уже разговаривали на бульваре, недалеко от квартиры Малахова. Сизов, в прошлом сотрудник органов безопасности, о чем он сам как-то обмолвился, был человеком спокойным. Даже, может быть, слишком спокойным. Кроме того, он был педант до мозга костей. Вечно в одном и том же сером костюме с иголочки, Малахов даже подумал, что у шефа в шкафу штук десять одинаковых костюмов. Рубашка с расстегнутым воротом, без галстука, но всегда белоснежная и всегда немодная. Блеклые, светло-голубые глаза, почему-то рыжие ресницы и бесстрастный, даже скорее безэмоциональный голос.
