ещё мог противостоять этим ошейникам хоть немного.
Секрет его уверенности был в том, что эти ошейники воздействовали на магию, а магии у Самира ещё не было. Когда обычные дети получали свои силы ещё в раннем детстве, Самир жил в любящей семье, ничего никогда не желая. Сила человека рождалась из его желаний, но он до сих пор не сталкивался с тем, чтобы возжелать чего-то так сильно.
Уже сам факт того, что он знал от родителей о таких вещах, неслабо отличал его от обычных детишек. Даже просто понимая, как это работает, он мог лучше сопротивляться эффекту порабощающей магии.
Отец рассказывал ему о сотнях удивительных сил, существующих в этом мире и объяснял как можно получить что-то конкретное. Он действительно много знал, и говорил, что тот, кто поймёт это ещё до обретения силы, волен сам создавать собственную судьбу. Но выбрать что-то одно из такого обилия вариантов было непросто. Потому он жил, стараясь ничего не желать. Как только его чувства вырвутся на свободу, желание превратится в силу. И эта сила останется с ним до конца жизни. Не хотелось бы обрести что-то бесполезное и стать обычным человеком.
Но сейчас родителей рядом не было, а такие условия жизни счастья не прибавляли. В течении всего этого месяца он думал над тем, какая именно сила может ему помочь сбежать. Самир не боялся охрану. Никого серьёзного тут не было, кроме самого Азиса и нескольких его старших “воспитанников”. Бедных обращенных, так долго находившихся под влиянием его способности, что им уже даже ошейник не был нужен. Для этих не существовало ничего кроме хозяина и его воли.
Вот и лагерь. Пятеро мальчиков рыло яму для подвала, ещё шестеро устанавливали частокол. Азис был настроен серьёзно, когда говорил, что собирается делать дворец. Один из детей был сыном плотника и он стоял тут, руководя всем процессом. Так как Самир никаких навыков не имел, его подрядили таскать брёвна. Несправедливость. Но он не хотел рассказывать, что был артистом. Ещё бы танцевать на потеху ублюдку заставили. Уж лучше так.
Бревно легло в кучу других. Их тут скопилось уже штук тридцать. Облегчение. Парень отряхнул ладони. Теперь он сможет немного отдохнуть. По крайней мере, пока идёт за следующим бревном.
— Эй! Ты, да ты! А ну иди сюда, с-сука, — один из надзирателей подошёл и схватил Самира за ухо.
— Ай-ай, чего!? Я же работаю! Отстань! — заверещал паренёк от боли.
— Заткнись и двигай за мной, тебя хочет видеть старшой, — обращённый был явно не в духе. Этот был совсем уже взрослый. Возможно, один из первых попавших под влияние ублюдка.
Старшой. Сам Азис, видимо. Плохо дело. Неужели он что-то узнал? Но кто мог рассказать? О его мыслях про побег знала же только Жасмин.
Прямо за стройкой располагался их палаточный лагерь, наспех сооруженный из шкур. Шатёр Азиса был среди всех самым большим и роскошным. Кучи палаток рядом принадлежали приближенным, а кривенькие навесы поодаль уже им, рабам. И, в отличие от остальных, рабы спали группами, по несколько человек на навес. В холоде и сырости.
Обращённый зашёл в шатёр, отодвинув висящую на проходе ткань, и Самиру ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
В полутьме палатки, заполненной бархатными подушками, под светом магических кристаллов, его встретила знакомая морда. Азис вальяжно сидел на роскошном кресле, напоминающем деревянный трон, и был одет в пурпурные шелка.
Перед ним, склонившись, на коленях рыдала девочка, в всхлипываниях которой угадывался голос его подруги по несчастью.
— Вот этому пареньку ты помогала, да? Втюрилась в раба, подумала, что у тебя есть шанс спастись. И на что ты надеялась? Что я ничего не узнаю? — Азис с прищуром вгляделся в лицо мальчика. — Смешная.
Он это сказал без малейшего намёка на улыбку и ленивым жестом прогнал обращённого.
Самир заметил, что в этом шатре были и другие люди. Это были взрослые девушки без ошейников, которые стояли в тени и молча наблюдали.
Обращённые, все до единой. Он бы не рискнул снимать ошейник с рабов. Одно лишь слово, и Самира схватят. Лучше не дёргаться.
— Желаю, чтобы этот мальчишка поглядел, как я тебя мучаю, лично. Что, Жасмин, хотела, чтобы твой любимый отдохнул немного? Ну так давай, устроим ему выходной. Знаете, как говорят в Риме? Рабам нужно давать хлеб и зрелища. Хлеба этот малец уже поел, — его голос был довольно мягким и игривым. Но последнюю фразу он сказал повышенным тоном, с холодной жестокостью во взгляде. — Пришла очередь зрелищ.
Азис приподнялся и наклонил торс вперёд, рассматривая ребёнка под ногами.
— Гений рода Муса. Мелкая дворянка, за которую объявили такую охоту, что будь я не на диких землях, меня бы с землёй смешали. Столько шума, из-за какой-то девчонки. Но я знаю твою цену, ты просто грязь под моими ногтями. По крайней мере, пока рыпаешься. Я сделаю из тебя достойную рабыню, воспитаю послушной девочкой. И чем дольше ты будешь мне пытаться сопротивляться, тем хуже для тебя. Скажи мне, ты же грамотная у нас?
Девочка сжалась на полу в комок, стараясь зажать уши и не слышать всего чего говорит этот ублюдок.
Не капли не церемонясь, мужчина достал с пояса расписной нож, и метнул его прямо в ребёнка попав лезвием в плечо.
— Отвечай! И не делай вид, словно меня не слышишь!
Жасмин взвизгнула и схватилась за рану. Окровавленный кинжал упал на ковёр.
— Да, — сквозь зубы всхлипнула она. Самир с удивлением посмотрел на её лицо. На нём, в этот момент, красовалась гримаса странного удовольствия, словно она наслаждается этими унижениями и болью. — Я обучена арабской грамоте, господин.
Её разум потерян уже настолько сильно? Самир начал сомневаться, а стоит ли вообще пытаться её спасти или нет. Он стоял сбоку от трона, видя всё, что происходило на её лице, что хорошо освещалось отблесками факела.
— Хорошо, — Азис расплылся в улыбке, возвращая свой привычный, расслабленный тон. — И прекрати себя лечить, я хочу чтобы ты чувствовала боль. Думала я не замечу? Итак, возьми этот кинжал и высеки у себя на лбу надпись. Если не хватит места на лбу, пиши на руках, ногах, мне без разницы. Главное, чтобы шрамы было видно.
Девочка подняла упавший кинжал дрожащими руками и посмотрела на него. Самир ожидал увидеть в её зелёных глазах ужас, но он увидел там вожделение. Видимо, времени осталось совсем мало.
