Он с такой тоской посмотрел мне в глаза, что я решил не мучить его дальше и вогнал кинжал до конца.
Значит, кроме двух воинов, слуги и служанки, здесь никого нет? Ах да, еще пара дебильных амбалов. Графиня излишне самонадеянна.
Первый дружинник стоял, привалившись к высокому столбу во дворе, увлеченно наблюдая, как сражаются щенок волкодава и большая кошка, не поделившие кусок вареного мяса. Я зашел сзади, ладонью закрыл рот и потянул на себя. Его рука хлопнула по бедру в поисках меча. Большего сделать не успел, кинжал ударил точно в ямку под ключицей.
Второй воин был в конюшне. Я хотел было убить его и только в последний момент узнал всадника, издевавшегося на берегу. Этим ловцом надо заняться основательнее. Воин лег на землю, получив по затылку рукояткой кинжала. Связав его, я пошел в дом. Графиня, поди, заждалась.
В комнате слуга расставлял свечи. Я связал его и сунул под диван. Графиня пока задерживалась… Ан нет. Идет в сопровождении верных псов. Я спрятался за занавеской.
– Приведите его да свяжите сначала.
Оба исчезли за дверью. Я осторожно выглянул из-за занавески и едва не присвистнул от изумления. Графиня была очаровательна! Просто прелесть. Прозрачная ткань накидки совершенно не скрывала стройной фигуры, резко очерчивая грудь и бедра. Под накидкой ничего не было. Ноги без обуви, да она и ни к чему, только обезобразит точеные линии стоп. Ну, если от такой бежать, то к какой же идти?
Графиня в нетерпении расхаживала по комнате, брала в руки то плеть, то длинный хлыст со свинцовым наконечником. Взмахнув пару раз, возвращала на место. Глаза мечтательно блестели.
Как нехорошо, такая душечка и так обходится с мужчинами. Может, ее в детстве кто-нибудь обидел или позабавился, а теперь она мстит? Что бы на это сказал старина Фрейд?
Я вышел из-за занавески.
– А-а, это ты? А то я заждался, все нет и нет.
Изобразил на лице добрую улыбку, а самого трясло от ненависти и желания. Графиня испуганно отшатнулась, рука машинально задела плеть, и та с грохотом полетела вниз.
– Ты?
– А что, кого-то еще ждала? Меня же велела привести, да еще связанного. Как не стыдно.
Она побледнела, глаза округлились, рот беспомощно приоткрылся. Будто не знает, что сейчас прибегут ее толстомордые гориллы. Хочет показать, как испугана.
– Ну как, начнем или подождем твоих свиней?
Вдалеке послышался топот – бегут, сердешные, стараются. Они вбежали с криками.
– Госпожа, он исчез!
– Он убил воинов и слуг! Надо его найти, госпожа!
– Остолопы! Кретины! – Карина завизжала так пронзительно, что у меня заложило уши. Красивое лицо исказила гримаса ненависти. – Хватайте его, вон он!
От томной страсти и женской нежности не осталось и следа. Амбалы наконец соизволили оглянуться, увидели меня и выпучили глаза. Потом двинулись вперед. Графиня подтолкнула самого нерешительного, он первым добежал до меня, растопырив руки, словно желая заключить в объятия. Толстые неуклюжие лапы схватили пустоту. Кинжал распорол живот этого борова и через мгновение оказался в глазу второго. Тот рухнул на пол, словно большой мешок с дерьмом. Его напарник осел, глаза превратились в два огромных шара. Он беззвучно хватал воздух, находясь в состоянии шока. Из разрезанного живота выпали кишки, покрытые слизью. Кровь щедро орошала каменные плиты и ковры.
Карина завизжала, скривив лицо и не отрывая глаз от бойни. Я вытащил кинжал из глазницы убитого, вытер его о живого пока амбала и пошел к графине, не в силах больше сдерживаться.
– Что, сучка, позабавимся, как ты хотела? Лахудра дырявая, во все щели оттрахаю, прошмандовка! За фокус с похищением ты мне отработаешь старательно и прилежно! – Я говорил тоном прожженного «отморозка», получив наконец возможность отыграться за плен, за унижение и за то, что вообще посмели ко мне подойти.
Мягкая на ощупь ткань трещала под пальцами. Графиня старалась оттолкнуть меня, но силы были далеко не равны. К тому же в изголовье весьма кстати оказались веревки, и вскоре Карина была привязана за руки. И пока последний амбал помутневшим взором наблюдал, как вытекает кровь из его необъятного живота, я исполнил свои обещания, не спеша, обстоятельно, вкладывая душу, так сказать, и прилежание.
Графиня больше не сопротивлялась, полностью уступив мне инициативу.
Распростертое тело лежало на кровати, голова безвольно откинута назад, ноги широко раздвинуты, от одежды остались одни лохмотья. Я встал, минуту разглядывал живописную картину, наслаждаясь ею, как талантливый художник, выудил из кармана медную монету и запустил ее точно в… место между ног. – Это тебе, шваль, за старание. Большего ты все равно не стоишь!
Монетка прилипла к мокрому бедру. Секунду постояв, плюнул и пошел к выходу. Меня ждало еще одно дело.
Воин лежал у конюшни. Он, видимо, пытался развязаться, но безуспешно. Весь в соломе и грязи, глаза горят ненавистью, рот забит кляпом.
– Как время провел? А я хорошо. Твоя хозяйка просто чудо, так подмахивает!
Он что-то промычал, дернул головой.
– Чего возишься, мразь? Нравится работать на садистку? Не знаешь, что такое садист? Сейчас узнаешь! – Я достал меч. – Не слышал такую пословицу: «Кто с мечом к нам придет, тот клюшкой по шайбе и получит!»
Два удара разделили тело на две части. Дикий крик, приглушенный кляпом, раздался в конюшне, но, кроме двух лошадей, его никто не услышал. Еще два удара – и голова отлетела в сторону, потом последовал черед рук и ног. Стопроцентная расчлененка – плата за услуги, которые графиня оплачивала совсем другой монетой. У кого что есть.
Я вывел из конюшни лошадь, оседлал ее и помчался прочь. Графиня, пережившая самые «приятные» мгновения жизни, скоро будет освобождена и сделает все, чтобы найти обидчика и казнить его. После таких выкрутасов надо или не оставлять свидетелей, или прятаться как можно дальше. Я выбрал второе и убегал со всех ног.
Известие о начале войны настигло меня в небольшом городке, куда я приехал через несколько дней. Сняв комнату в трактире, спустился в зал поужинать, и здесь сосед за столом – купец – сообщил эту новость.
Кочевники, гордо именующие себя эмирами степи, внезапно напали на приграничные владения Аберена, на земли двух графств. Хозяева тех земель, недолго думая, объединенной дружиной вышли наперерез и были разбиты в открытом бою. Силы оказались неравны, семь с половиной сотен против трех тысяч.
Оба графства были разграблены и сожжены. Король выслал три полка и собрал дворянское ополчение порядка тысячи воинов. И вновь степняки приняли бой, но на этот раз проиграли схватку, бежали… и снова напали, но уже в другом месте и гораздо более многочисленным войском.
