Ознакомительная версия.
— Встать! — рявкает рядовой Пиньков. — Смир-рна!
Опешили пупырчатые, переглянулись. Ну и как всегда, товарищ старший лейтенант, нашелся один слабонервный — встал. А за ним уже и остальные. Трудно им с непривычки на задних лапах, но ничего — стоят, терпят.
— Кто дневальный?! — гремит рядовой Пиньков. — Какую команду положено подавать, когда подходит старший по званию?!
…Как может быть рядовой старшим по званию? Ну это с какой стороны взглянуть, товарищ старший лейтенант! Взять, к примеру, наш деревянный уж, казалось бы, мельче денег не бывает… А если перевести на карбованцы? Вот то-то и оно… Так неужели же один наш рядовой не стоит десятка ихних пупырчатых?!
Проходит Пиньков вдоль строя, и никакая мелочь от его глаза укрыться не может.
— Как стоишь?! Носки развернуть по линии фронта на ширину ступни! Ноги в коленях выпрямить! Живот подобрать! Подобрать, я сказал, живот!..
И тычет пупырчатого кулаком в бронированное брюхо. Тот бы и рад его втянуть, да куда его такое втянешь! А у главаря их, у правофлангового, еще и клок волос торчит на загривке.
Вознегодовал Пиньков.
— Эт-то еще что за плацдарм для насекомых? Сбрить!
— Есть! — с перепугу рявкает пупырчатый.
Вот что значит дисциплина, товарищ старший лейтенант! Животное ведь, носорог носорогом — и то человеческий голос прорезался!..
А тут и Голиаф подходит — робко, бочком. Пиньков и на него сгоряча пса спустил — вернул к бурьяну, потребовал подойти и попросить банку как положено.
Ох как не хотелось пупырчатому банку-то отдавать! Взялся было за искривленную, с ржавым бочком, но покосился на Пинькова и передумал полновесную сорвал, чистенькую.
Выждал Пиньков, пока Голька с банкой отойдет подальше, и скомандовал:
— Вольно! Продолжайте по распорядку.
Волосатый пупырчатый с облегчением опустился на четвереньки, перевел дух и так рыкнул на прочих, что разлетелись все вмиг по норам.
Догнал Пиньков Голиафа.
— Ты — колдун, — с трепетом говорит ему гномик.
— Какой там колдун! — хмурясь отвечает Пиньков. — Жить надо по Уставу — вот тебе и все колдовство.
Между прочим, глубокая мысль, товарищ старший лейтенант.
Но в световой день они, конечно, не уложились. А ночной марш в условиях оврага — это, разрешите доложить, дело гиблое. Пупырчатые, товарищ старший лейтенант, в темноте видят, как кошки, а вот у гномиков наоборот: чуть сумерки — и сразу куриная слепота.
Стали думать, где ночевать. Пиньков предложил было нагрянуть с проверкой в какую-нибудь нору, нагнать на пупырчатых страху и остаться там на ночь. Но, во-первых, чем страх нагонять-то? Время позднее, пуговицы с бляхой отсияли и не впечатляют в сумерках. А во-вторых, Голиаф, пока ему Пиньков эту свою мысль излагал, три раза в обморок падал…
Хочешь не хочешь, а приходится продолжать движение. Чернота кругом, ногу ставишь — и не видишь куда. Ну и поставили в конце концов. Хорошо хоть высота была небольшая — без травм обошлось.
Вроде бы яма. Довольно просторная и, похоже, пустая. Фанеркой почему-то перегорожена. А пощупали в углу — гномик. Скорчился, трясется… Почувствовал, что щупают, и — в крик:
— Я — селекционер! Я — селекционер!..
— Обязательно вопить надо, раз селекционер? — сердито спрашивает Пиньков.
Удивился гномик, замолчал, но дрожать — все еще дрожит.
— Ну и что ты тут, селекционер, селекционируешь?
Оказалось, деревья. Вот так, товарищ старший лейтенант! Оказывается, и тушеночные, и сгущеночные, и разные прочие — все это на поверку выращено гномиками. Народец-то, оказывается, талантливый, хоть и забитый. Угнетаемое национальное меньшинство. А может, и большинство — кто их там когда считал!.. И им же, главное, вредительство шьют: нарочно, дескать, такие деревья вывели, что, стоит под ним нору вырыть, оно тут же сохнуть начинает.
Чистая дискриминация, товарищ старший лейтенант!
А этот, которого в углу нащупали, он, значит, как раз и занимается селекцией: ну там прививает одно к другому, опыляет по-всякому… За это ему банку в неделю выдают аккуратно, и яма у него попросторнее.
Ну, слово за слово, осмелел селекционер, разговорился, даже, кажется, расхаживать стал по яме — голос в темноте туда-сюда мотается. Пощупал в углу Пиньков — точно, нет гномика, одна только вмятина от него.
— Главная наша беда, — излагает из темноты селекционер, — что мало банок. Банок должно быть много. И тогда всем будет хорошо. Пупырчатые полюбят гномиков. Гномики полюбят пупырчатых…
— Это когда ж такое будет? — раздается тут развязный голос из-за фанерной перегородки.
— Скоро! Очень скоро! — запальчиво восклицает селекционер. — Вот только новое дерево выведу! Банок на нем будет видимо-невидимо!..
— Нор под ним будет видимо-невидимо, — еще развязнее отвечает голос из-за перегородки.
Очень странный голос, товарищ старший лейтенант. Гномики обычно разговаривают тихо, почти шепчут… А пупырчатые человеческой речью, как я уже докладывал, не владеют. Тот случай в строю — редчайшее исключение, чудо, можно сказать…
— Кто это у тебя там? — спрашивает Пиньков.
— Да помощник… — смущенно говорит селекционер. — Талантливый мальчуган, только испорченный сильно…
— Понятно, — говорит Пиньков. — Вы мне вот что, ребята, скажите: до колдуна далеко отсюда?
— А колдуну все до фени, — тут же встревает голос из-за перегородки. — Он проверяющему взятку сунул.
Рядом в темноте — бум! Глухо и мягко, словно тючок с метровой высоты упал. Голиаф, конечно.
— Молчи! — вне себя кричит селекционер. — Я тебя по доброте покрываю! Ты нарочно в прошлый раз сгущенку к тушенке привил!
«Ничего себе! — ошеломленно думает Пиньков. — Да что они, с ума тут посходили? Когда это он мне взятку давал?..»
— Ну и привил! — нахально отвечает испорченный мальчуган. — А что мне терять? Меня вон сожрать обещали! И сожрут…
— Ну, ребята… — покачав головой, говорит Пиньков. — Мое дело, конечно, сторона, но пора вам, по-моему, отделяться, на фиг.
В темноте шорох — Голиаф очнулся и на ноги поднимается.
— Куда-куда отделяться? — робко переспрашивает хозяин ямы.
Объяснил Пиньков. И тут же — бум! бум! — селекционер с Голиафом.
— Что? Уже отделились? — спрашивает наглец из-за перегородки, хотя прекрасно ведь понимает, что произошло…
Да нет, какой сепаратизм, товарищ старший лейтенант? Ну сами подумайте: где Россия и где овраг!.. И потом Пиньков же сразу оговорился: мое, мол, дело — сторона… Просто дружеский совет, да и не совет даже, а так, сочувствие… Обидно же за гномиков-то!..
Ознакомительная версия.
