Ознакомительная версия.
— Люди не кролики! — жестко ответил монах.
— Может, они и крысы, — пожала плечами «лягушонка», — но только привратник для них — хорек. Может, и волки, но тогда привратник — тигр. Как ты где хвостом ни крути, но любая толерантность — это путь к смерти. Хотите спасти своих прихожан — берите наручники и готовьтесь в драке.
— Почему наручники? — удивился Еремей.
— Потому что нашего друга просто пулей не пронять. Его завалит разве что граната из подствольника в голову или крупный фугасный снаряд в брюхо. Чтобы разметало. Но даже тогда я не дам полной гарантии. Он создавался как воин, челеби, а справиться с настоящим воином всегда непросто.
— Вы что, меня не слышите?! — опять крикнул монах. — Пятьдесят тысяч лет назад! Все сходится! И время, и облик. Мы созданы по образу и подобию Его! Как вы можете возжелать ему смерти?
— Парень, не позорься, — подошла к нему ближе «деловая» ипостась. — Ты думаешь, смертные интересны твоему богу? Да вы для него рабы! Просто рабы, мусор, дешевый инструмент. Думаешь, вы были первыми? До нас тоже была раса, посвящавшая себя богам. Но когда они сделали вас, то тех, преданных и любящих, просто выбросили, изгнали, забыли. Они исчезли, так и не поняв, в чем провинились. А они просто устарели. Помойка, утилизация, хлам! И вас, умник, тоже никто из них жалеть не будет. Для богов вы ничем не отличаетесь от мяса на прилавке. Можно использовать, можно забыть. А когда портитесь — полагается выбросить.
— Ты лжешь! — чуть не подпрыгнул на месте Кристофер от обилия эмоций и вытянул в ее сторону обличающий перст. — Бог приходил к нам! Он оставил нам свои заповеди! Он научил нас любви! Он научил нас познавать созданный им мир! Он любит нас!
— Три! — подойдя ближе, «деловая» вскинула вверх три пальца. — Три тысячи лет назад от вас потребовали перестать жрать друг друга и заниматься научным познанием. Три — ты помнишь? А возраст этого тигра — пятьдесят тысяч. — Она растопырила пальцы на другой руке. — Три — и пятьдесят. Пятьдесят — и три. Ты понимаешь разницу? Он спал пятьдесят тысяч лет, а вы получили свои заповеди всего три с половиной тысячи лет назад. Он не имеет к твоему богу абсолютно никакого отношения! Так что остынь и не мешай. Мы спасаем от гибели не только свой, но и твой уютный загончик.
— Челеби, — тихо напомнила о себе толстуха Варнаку на ухо. — Очнись.
— Так вот, — продолжила «лягушонка», — стрелять в Москве из пушек и подствольников мне показалось перебором. Поэтому предлагаю действовать так… У меня в машине лежат три качественных немецких полицейских тазера. Мы аккуратно обкладываем привратника и одновременно стреляем с трех сторон. Он, может, и живуч, как кошка, но все-таки почти человек, и если хорошо тряхнуть, то хоть на пару секунд парализовать должно. После этого накидываемся и, пока он в шоке, застегиваем наручники, вяжем, закидываем в машину и увозим. Со связанным и в наручниках мы с ним справимся. Но я на всякий случай соберу стаю. Получится — прохожих распугает, не получится — в схватке поможет.
— Гениально. Но поздно, — ответил Еремей. — Они только что вышли из дома и шагают к бульвару.
— Куда?
— Еще не доложили. Она говорит про картошку, которую… нужно окучивать. Он отвечает, но я не понимаю…
Волк трусил за парочкой шагах в тридцати, пытаясь унюхать, что несет женщина в пухлой дорожной сумке. Оттуда жестоко воняло лавандовым освежителем, способным перебить любые ароматы. Неужели белье собрала в дальнюю дорогу.
— И что теперь? — напряженно спросила Геката.
— Сели в такси, — после минутного ожидания ответил Варнак. — Машину мне не проследить. Даже волчьим телом. Они ушли.
— Вот проклятье! — сплюнула толстуха. — Что же он такой скользкий-то!
— Телефон госпожи Имановой не отвечает, — наябедничал с дивана монах. — Наверное, она его просто отключила.
— Вернулся один раз, вернется и второй, — предположил Еремей. — Теперь мы знаем его лежку. Придется снова подождать, но теперь мы будем наготове и примчимся по первому сигналу.
Из такси они вышли на шоссе, спустились с насыпи и дальше отправились по тропинке через сосновый лес, что во многих местах перемежался березняком, устланным понизу густым малинником.
— Здесь недалеко, километра два, — оправдываясь, сообщила через плечо Дамира. — Если на машине, то самый удобный подъезд получается. То есть, если на своей, то можно прямо на место приехать. Но если на попутке или со знакомыми, то лучше так. Это если с электрички, то автобус в Загорье останавливается. Но от него до хутора еще дальше идти. И дорогая грунтовая. Если дождь польет — грязи по колено. А сегодня чего-то душно. Как бы гроза не началась.
Минут через двадцать они вышли из бора, пересекли цветущий луг, стрекочущий кузнечиками, жужжащий от множества пчел, шмелей и стрекоз, и приблизились к одинокому домику, размером со строительный вагончик, но стоящему на бетонных блоках, обшитому красивой лакированной вагонкой под бревно и покрытого бежевой мягкой черепицей. Чуть поодаль перед домиком стояли покосившиеся столбики, местами оплетенные кустарником, а дальше за ним начинался высокий осинник. Между забором и осинником тянулись несколько валков сена, из которых торчала пышная темно-зеленая ботва.
— Вот оно, мое картофельное счастье, — призналась археологиня. — Теперь хотя бы не промокнем, если польет. Столько было мечтаний — и такой жалкой оказалась реальность.
— А какой была мечта? — соизволил спросить страж богов.
— Да как у всех. Мечтала о собственном особняке среди девственной природы… — Дамира остановилась перед домиком, пошарила по карманам, достала ключ. — Когда я институт закончила и в аспирантуру поступила, отец мне подарок сделал. Женщине, что прославила род. По его мнению, я оказалась достойной мужского звания. Вместо дочери стала почти сыном. Вот тогда я этот участок и купила. От города, конечно, далеко. Но за мои деньги ближе было не найти. Я тогда воображала, что построю здесь большой просторный дом, сделаю живую изгородь из разноцветных роз, буду сидеть на балконе, дыша свежим воздухом, изучать чужие научные работы и писать свои, выезжая в город только для докладов на конференциях. А в результате зимой не вылезаю из института, летом — из экспедиций, и сюда выбираюсь хорошо если один раз в месяц.
Она вошла в домик, щелкнула выключателем:
— Отлично, свет есть. Этот участок жилым строением в сельсовете числится, поэтому хотя бы удобства предусмотрены. Не распахают, не огородят, свет починят, если пропадет. В общем, мое. А с другой стороны, я как владелец обкашивать его должна на пять метров дальше ограды. Там по плану проезд дворовой числится. И оштрафовать меня который год грозятся, если лес на участке не спилю. Или участок в регистре из «индивидуального жилого строительства» в лесные угодья переведут. С запретом рубки и валки. Так что, Шеньшун, ты меня извини, но мне тут нужно хоть как-то участок в порядок привести. Все равно три дня куда-то убить нужно.
Ознакомительная версия.
