Между тем, Жуков зря что ли был поэтом – воображение у него работало, как корабельный хронометр. Не долго мудрствуя, он полез сквозь экскременты в живот цукубы и, не обращая внимания, на то, что внутри было скользко и мерзко, стал карабкаться вперёд.
Цукуба попыталась стыдливо прикрыть заднюю часть, но следом за Жуковым нырнул Жора Генацаревский, орудуя пикой, как ледорубом.
Если бы они были без скафандром или даже надумали откинуть шлемы, то им не за что не удалось проникнуть в цукубу, потому что цукуба была синтезом биологического и механического существа, и в желудке у неё дышать было невозможно.
Жора Генацаревский уже замахнулся, чтобы добить цукубу изнутри, но Вовка Жуков закричал:
– Стой! Ты что?! Сейчас взлетим!
Цукуба действительно приподняла верхнюю часть, но вдруг завалилась вначале на правый бок, затем – на левый, и Жора Генацаревский прокомментировал, переживая приступ тошноты:
– Ага… – перекатываясь в брюхе, как в толстой перине, – как же, взлетим!
С цукубой творилось что-то неладное: она то рвалась вверх, то кувыркалась, как рыба в неводе.
Но Жуков проявил дальновидность:
– Взлетим, бригадир, и нам сам чёрт не брат!
Но взлететь они сразу не смогли. Их качало и швыряло. Генацаревского тошнило всё сильнее и сильнее. Он вспомнил, что у него слабый вестибулярный аппарат, и крепче стиснул челюсти, прекрасно понимая, что шлем нельзя откидывать ни при каких обстоятельствах. Поэтому он только ползал следом за Вовкой Жуковым, в надежде, что цукуба в конце концов успокоится. Он даже готов был её убить, но когда Жуков, сунулся в какую-то щель кровавого цвета, полез следом, не очень-то орудуя пикой.
Должно быть, он миновал что-то вроде огромных жабр. Но следующий орган ему был неизвестен. И только путем аналитических рассуждений Жора пришёл к выводу, что это соты – просто огромные соты, каждая из которых открывается наружу. Ага, многозначительно подумал он, вот, где шершни сидели.
– Чего ты валяешься? – произнёс Жуков. – Мы так сто лет не взлетим!
– Ну так-х-хх… – промямлил Жора и поднялся. – Что надо делать-то?
На мгновение он забыл, что является бригадиром и наделен властью.
Их уже не качало, зато цукуба, похоже что-то жевала. Слышался скрежет то ли зубовный, то ли работала дробилка.
– Иди сюда… – Жуков приоткрыл белую складку, из-за которой бил свет.
Молодец, поэт, подумал Генацаревский, приходя в себя, и заглядывая туда, указывал Жуков.
Одни из крикунов кормил цукубу личинками шершней – огромными розовыми толстыми червями, засыпая из прямо в пасть из бумажного куля. Цукуба со вздохом пожирала содержимое и кажется, даже причмокивая, набиралась сил. Второй крикун, сидя в кабине, дергал цукубу за усы, растущие сверху и снизу, как показалось Генацаревскому, огромных губ, стараясь удержать цукубу от раскачивания.
Генацаревский впервые увидел перед собой крикунов. Чутье ему подсказало, что это враги – то ли фашистский шлем подвёл, то ли вид у крикунов был устрашающий – оскаленный, только Жора, выскочил из-за белой складки, схватил крикуна за ноги и сунул головой в пасть цукубе – так на всякий случай. Не доверял он после шершней местной флоре и фауне. Цукуба сжевала крикуна с таким же аппетитом, как и розовых личинок шершней. Крикун даже пискнуть не успел. Но ничего этого ни Генацаревский, ни Вовка Жуков не видели, потому что вступили в бой со вторым крикуном и, не дав ему насладиться пением, то бишь криком, насадили его на свои пики. Крикун пару раз дернулся, попытался исторгнуть из себя пламя, но, видать, пики повредили у него жизненно важные центры, и он безвольно обвис. Впрочем, ни Генацаревский, ни Жуков даже не подозревали, что крикун может ожить, что внутри него уже идёт восстановительная работа «умной пыли». На всякий случай они не стали искушать судьбу и отправили крикуна следом за первым в пасть цукубы, которая радостным вздохом облегчения – нравились цукубе крикуны, и она легко взлетела.
***
Она снова ему снилась – ощущение неощутимого. Воспоминания! Самое-самое начало роман. Предтеча. Предисловие. Ощущение открытия нечто большего, чем ты готов понять! Вот, что его захватило. А ещё ощущение вечного счастья. Блаженство!
Пробуждение же было самым жутким в его жизни. Они вповалку лежали в узком, как крысиная нора, коридоре, где, похоже, совсем недавно стояла вода. Дышать было нечем. Воздух был густым, как сироп, и пах то ли керосином, то ли мазутом. Даже РС, казалось, работает на пределе возможностей. Мамиконов, вон, посинел, Петров хрипит, словно отдает концы, а капитану Парийскому и белому мурану хоть бы хны – знай себе, дрыхнут без задних ног. Марсиане хреновы. Сергей повернулся на бок и сел. Жирная грязь под ним жадно чмокнула, отпуская из своих объятий. Тихий, монотонный гул так и лез в уши. Сергей к нему так и не привык.
В тупике сидел Пантигера и подавал знаки. Сергей вначале не сообразил, а потом осветил его фонариком. Сквозь холодный туман испарений проступило большое лицо, чёрный шлем с рогами и посох с венчиком пламени. Что он там делает? – удивился Сергей и двинулся к нему. Для этого ему пришлось встать на четвереньки. Когда он проползал мимо Мамиконова, тот открыл глаза и спросил с подозрением:
– Куда? Я всё вижу!
– Да по нужде я… – сказал Сергей, безуспешно пытаясь вырывать руку из его цепких пальцев.
– Смотри, не обоссысь… – сонно пробормотал Мамиконов, закрывая глаза и отпуская руку Сергея. – Петров нашёлся?..
– Нет. Кто его искать-то будет?
– Это точно… кому он нужен?.. Ну и ладно… – пробормотал Мамиконов, поудобнее, как в мягкой постели, устраиваясь на глиняном ложе. – Иди уже, ссыкун…
Лицо его было ужасным – почти, как у гоблинов – серо-чёрное от щетины и удушливого воздуха.
Задохнемся мы здесь, обреченно и равнодушно, как о посторонних, подумал Сергей, как пить дать задохнемся. Они попали ниже всех мыслимым уровней. Давление было почти земным. Воздуха только не было.
Пантигера сказал:
– Дай мне слово, что если я тебя спасу, ты сделаешь то, что обещал.
– Даю! – не думая, согласился Сергей. – А что я обещал-то?
Настороженность, которую он обычно испытывал к очень большим людям, вдруг пропала.
– Шутить изволишь?
Глаза у Пантигера сверкнули, как у кошки в темноте.
Сергей рассмеялся:
– Прости, я не помню...
Он хотел добавить, что столько всего накатило, что голова идёт кругом.
– Нет! Ты не понял, – Пантигера с хитрецой разглядывал его так долго, что Сергею стало не по себе. – Ты что-то говорил о восстановлении Марса?
