– Все?.. – из ноздри Мора выскользнула алая капля и, не замеченная никем, кроме Даля, упала на подушку. – Немедленно передай Сычу, мы очень им недовольны. – Мор вцепился пальцами в подлокотники кресла, как волчарка – когтями в плоть зайчера. – И еще передай: «Владыка Моса с нетерпением ждет, когда ему доставят мальчишку. Лучше мертвого. Или просто его руку. Ту самую руку».
– Будет исполнено, – Даль попятился к выходу.
Однако аудиенция еще не была закончена.
– Куда? Стой, поганка бледная! Прямо сейчас передай. Прямо здесь.
– Но… – говорец растерялся. Неужели Мор заподозрил его в обмане и неискренности? Надо отговорить князя: – Господин, зачем вам на это смотреть? Поверьте, беседа – это не самое приятное зрелище…
Мор сжал кулаки:
– Ты не услышал нас, поганка?! Мы сказали: здесь и сейчас!
Спорить с князем было бесполезно – и потому Даль начал петь: сначала тихо, с придыханиями, но сразу так проникновенно, что Мор и ратник непроизвольно принялись покачивать тупыми своими головами в такт, хотя не осознавали этого и не понимали ни слова. Даль тоже не понимал. Странные горловые звуки рождались сами по себе, говорец не был властен над ними, он просто мог петь все громче и громче, резко всхлипывая и даже шипя, дожидаясь, пока его телу потребуется высказаться. Дождался. Закрыв глаза и чуть присев, он принялся приплясывать на месте с широко разведенными руками. Улыбка сама собой растянула его губы, и тогда он резко оборвал пение. Кровь хлынула к голове, в висках застучало, сердце в груди превратилось в тяжеленный раскаленный камень.
Пора. Брызжа слюной, Даль расхохотался. И перед ним возникли сначала очертания фигуры в шляпе, а уж затем четко, будто на самом деле стоял перед говорцом, возник Сыч. Выл ветер, с неба лило…
…Даль пришел в себя оттого, что князь, хекая, от усердия высунув язык, пинал его ногами в ребра. Пинал аккуратно, чтоб, не сломав костей, сделать побольнее. Берег, значит, придворного альбиноса-говорца, без спросу разлегшегося на цветочном ковре. Еще пригодится поганка бледная, и не раз.
– Прочь! – орал Мор, вбивая сапог в Даля и роняя со лба капли пота.
Говорец его яростные вопли слышал будто издалека, будто с другого конца замка. И без того в его черепе шуршали отголоски тысяч голосов, раздавался смех, кто-то громко плакал, кто-то стонал от удовольствия… Тысячи тысяч отголосков. Тысячи тысяч!..
– Никогда больше здесь! Понял, поганка! Никогда! До смерти забьем, понял?!..
Приподнявшись на локте, Даль всерьез, не жалея, врезал себе кулаком по лицу. Мор испуганно отшатнулся. Не знает ведь, что говорцу надо срочно избавиться от отголосков, иначе мозг не выдержит, вскипит.
Еще удар – для самого себя тумаков не жалко.
И посильней, посильней!
И в ухо – аж зазвенело в нем.
Зато в черепе стало потише. Даль ущипнул себя за руку до крови. Вот так, хорошо, да… Попытался встать. Не так-то это просто, если перед глазами все плывет и качается, а цветочный ковер к тому же манит к себе – ложись, Даль, отдохни, и стены, спасибо им, зовут, предлагая опереться. Мало того, даже стол с древним мусором готов кинуться говорцу под ноги, чтоб с него, пластмассового, наконец сшибли всю дрянь, чтоб лег Даль на столешницу да проломил ее собой, заодно изодрав ветхую скатерку…
Опираясь на ратника, от которого вблизи преотвратно несло кислятиной, Даль покинул покои князя. Но не успел он пройти по каменной кишке коридора и полусотни мер, как в голове у него щелкнуло, а затем вспыхнуло алым, едва не свалив с ног запросом. С говорцом, и так наговорившимся вдосталь, желали побеседовать. Причем немедленно, срочно, прямо сейчас! Запрос был такой сильный, что воспротивиться ему Даль не смог бы даже будучи полон сил, а уж теперь…
Привалившись к холодной кладке стены, Даль порывисто задышал, чувствуя, как воздух царапает воспаленное горло. Плохо. Очень плохо. Нельзя, чтобы его видели в таком состоянии – обязательно донесут Мору, что его личный раб-говорец с кем-то беседовал вовсе не по княжескому велению-хотению…
В голове опять звонко щелкнуло. Она как будто зачесалась вся изнутри, засвербела. Проломить бы себе висок, убрать осколки костей да засунуть руку по локоть!.. Перед глазами все плыло. Встречные люди – что челядь, что придворные – казались размытыми цветными пятнами. С Далем здоровались дамы, – пол только по голосу определялся – он хрипел в ответ какие-то комплименты, стараясь при этом не держаться за стену и выглядеть как обычно. Получалось плохо. Низкорослое пятно, пропахшее жареными луком и чесноком, – поваренок по пути на кухню? – предложило ему помощь, но он отказался, быть может, чрезмерно грубо.
До своей кельи добрался уже на ощупь, ничего и никого не видя перед собой и вокруг себя. Беседа-то уже началась: в его черепе отчетливо, но тихо – очень велико расстояние между собеседниками – звучал голос, и весь обзор закрывала собой обросшая полосатой шерстью голова, на которую был надет серебристый обруч. На обруче были закреплены десятки пластин, соединенных между собой проводами. Полосатая морда принадлежала настойчивому собеседнику Даля, его щедрому нанимателю и тайному оружию, благодаря которому алибинос обязательно – иначе быть не может! – осуществит давно запланированную месть.
– Почему так долго не отвечал?! – недовольно щелкнул клыками полосатый.
Наверняка он хотел добавить «мерзкий чистяк», но сдержался, хотя по слухам обладал несносным характером. Подобно князю, он слишком уж нуждался в услугах говорца-альбиноса, потому-то и выбирал выражения.
Проигнорировав вопрос, Даль сразу заговорил по существу:
– Мор встревожен.
– Причина?
– Пустяковая, но странная. На испытании некий молодой человек освободил пленного полукровку и сбежал.
Полосатый как-то сразу предельно расслабился, всем своим видом продемонстрировав, что сообщение его ничуть не заинтересовало. Так не заинтересовало, что от скуки он сейчас зевать начнет.
– Молодой… э-э?.. – ковырнув когтем в клыках, обозначил полосатый не вопрос даже, а так, всего-то намек на вопрос, даже тень намека.
– Обычный парень, – в иной реальности, где не было никаких собеседников и со всех сторон окружала унылая келья, Даль добрался до своего топчана и рухнул на него без сил. – Леший. Довольно высокий, уши оттопыренные. На руке родимое… Впрочем, неважно.
Взгляд полосатого стал стеклянным. Забывшись, он рыкнул:
– Родимое что, мерзкий ты чистяк?!
Альбинос предпочел не заметить оскорбления.
– Родимое пятно в виде хищной птицы, раскинувшей крылья.
