Шагал я долго, хотелось кушать — с утра во рту маковой росинки не было.
Впереди послышался топот множества копыт. Приближалась конница. Чья она? Не угожу ли я снова в плен?
Я благоразумно сошёл с дороги и углубился в лес. Лёг на мягкую траву. Хорошо! Ноги задрал на ствол дерева — пусть отдохнут. Интересно, сколько ещё идти до Пскова?
Конница прошла, на дороге стало тихо, и я снова пошёл.
Тяжёлая сумка с инструментом оттягивала руки, но бросить её было никак невозможно. Сколько этим инструментом уже жизней спасено!
Навстречу мне из‑за поворота вылетел всадник. Замечтавшись, я даже не услышал топота копыт. Я махнул рукой, и всадник осадил коня. По одежде — наш, русский.
— Далече ли до Пскова?
— Пскова? Это там! — Всадник махнул рукой перпендикулярно дороге. — Ты же на Новгород идешь!
— Спасибо.
Ни фига себе, удружил Якоб. Или по–мелкому напакостить решил напоследок, или на местности ориентировался плохо. Это ж какой крюк я лишнего отмахал? Я плюнул и уселся на обочине. «Сам дурак, — обозвал я себя. — Можно было вчера хотя бы узнать у нескольких человек, где дорога на Псков».
Делать нечего — я пошёл назад. Коня бы сейчас, полдня — и я дома у Ильи.
Дорога была пустынна, я всё шёл и шёл. Уже хотелось не только кушать, но и пить.
Я дошёл до ручья, спустился около мостика к воде, вволю напился — аж в животе забулькало. А ведь ручей должен впадать в реку и, насколько я представлял себе карту местности, река должна была вывести меня к Пскову. Так я и сделал.
Только к вечеру вышел к месту впадения ручья в реку. Уже неплохо, теперь — по течению реки вниз. Лодку бы мне и — ноги бить не пришлось бы. Так далеко пешком я не ходил давно, и сейчас ноги гудели, требуя отдыха. Да и куда мне спешить?
Я положил сумку под голову, улёгся на землю. Завтра должен быть дома.
Незаметно навалился сон.
Разбужен я был самым диким способом. Совсем недалеко раздался душераздирающий крик. Весь в поту, с бьющимся сердцем, я проснулся. Кошмар приснился, что ли? Нет, крик, только уже более слабый, повторился. Это где‑то недалеко, вниз по течению.
Я подхватил сумку, пошёл на звук.
Послышались мужские голоса. Я уложил сумку под приметное дерево, чтобы найти быстрее, крадучись, подошёл поближе.
К дереву был привязан верёвками обнажённый до пояса мужчина. Ещё двое суетились у костра, у берега покачивалась причаленная лодка.
Надо понаблюдать, что происходит. Жизнь научила осторожности — нельзя высовываться, не прояснив обстановку.
Оба мужика вытащили из костра какие‑то железяки и подошли к пленнику. То, что это был именно пленник, я не сомневался. Один прижал раскалённый железный прут к животу жертвы. Раздался нечеловеческий вопль. Вот суки! Я сам только освободился из плена, и пытки связанного вызывали у меня сильные чувства жалости, протеста и желания помочь. А как? Оружия у меня никакого — нет даже ножа.
Палачи — иначе их и назвать нельзя, что‑то спрашивали у пленника, но тот только кричал. Найти в лесу сук здоровенный, что ли?
И только я собрался в лес, как помог случай.
Один из истязателей пошёл к лодке, второй отошёл к костру, сунул в него железный прут и уселся, глядя на огонь. Я ползком подобрался поближе, вскочил и сильным ударом ноги в голову отправил мучителя в костёр. Мужик заорал, волосы на нём вспыхнули. От боли он вскочил, стал сбивать огонь руками. Я же выхватил из костра железный прут и нанёс им несколько сильных ударов по шее и голове мучителя. Без чувств он свалился у костра.
В темноте мелькнула тень. Второй! Как же я упустил его из виду!
Я упал на землю, это меня и спасло. Надо мной со свистом пролетело лезвие топора. Железным прутом я ударил по руке нападавшего, и топор выпал.
Я вскочил и в бешенстве стал наносить удары прутом по рукам, голове, телу. Бил с такой скоростью и силой, что вскоре мужик перестал закрываться руками, лицо его превратилось в кровавое месиво, и он рухнул на землю.
Промедли я секунду, удар топора пришёлся бы мне в спину.
Я подошёл к топору, подобрал. Какое–никакое, а — оружие. Приблизился к мужику, взялся за пульс — готов.
Что там с первым, у которого сгорели волосы? Этот был жив, дышал, но — без сознания. Пусть пока полежит, надо посмотреть — что там с пленником.
Я двинулся к связанному. Приняв меня в темноте за одного из истязателей, мужчина завыл. Такой вой человека я слышал впервые, какой‑то утробный, от которого зашевелились волосы на голове.
— Успокойся, твои мучители во–он у костра лежат. Один уже отдал концы, второй ещё дышит, но осталось ему недолго. Никто тебя больше не тронет.
Я топором разрубил на дереве верёвки.
Обессиленный человек медленно сполз вниз, на корточки.
— Мужик, ты кто, чего они от тебя хотели?
— Андроном звать. Дай водицы, во рту пересохло.
Спустившись к лодке, я нашёл в ней деревянный ковш. Вероятно, им вычерпывали из лодки воду. Набрав полный ковш воды, я дал мужику напиться, а остальной водой осторожно омыл ему окровавленное лицо. Мужик застонал.
Твою мать! Эти мерзавцы выжгли ему глаз, тело тоже было в ожогах и порезах, я уж молчу о синяках. Выглядел мужик неважно. Он, видимо, и сам это понял, харкнул кровью.
— Подельники это мои — разбойник я. Вон тот, что уже не дышит — атаманом был, а второй — подручный его. Сокровища их я схитил, да уйти не удалось, поймали. Пытали вот, хотели узнать, где заховал. Только я им не сказал, — захихикал мужик левым уголком рта, справа губа была разбита. Говорил он немного шепелявя, скорее всего, зубы ему тоже выбили. Мужик перевёл дыхание и продолжил: — Обоз шведский мы разбили — нас два десятка было — да в схватке все и полегли: шведы вояки умелые да здоровые, да с пищалями все. Только трое нас и уцелело. Богатые трофеи взяли — ткани и рухлядь мягкую не брали — едва золото и серебро в мешках унесли. Только услышал я разговор ночью — решил меня атаман с подручным прирезать. Золота‑де на двоих на всю жизнь хватит, чего на троих его делить. Вот под утро я добычу на лодку и перетаскал. Только проснулись они да по кумполу мне и дали, сюда привезли.
— Чего же они тебя пытали, коли добыча в лодке лежит?
Мужик закашлялся, снова харкнул кровью. Дыхание его стало сиплым, дышал с трудом. Состояние его на глазах ухудшалось.
— Не вся добыча в лодке, ещё есть. Тут ручей рядом, в сотне шагов. Ежели вверх подняться, шагов на сорок, бочажина по правой руке есть. Вот там я и притопил груз. Чувствую — не жилец я. Не уйти мне с этого места. Тебе сказал как на духу, потому как вскоре перед Всевышним предстану. Ты от мучений меня избавил, атамана пришил. Редкая сволочь и мерзавец, так что не грех это. И ещё…
