Я не могу постичь, как они выдержали то, что стали провозвестниками таких вещей. Быть избранными, чтобы просветить весь свой род, что человечество будет сражаться с настоящего момента до конца времен. Не будет никакого Золотого Века, эпохи мира и процветания. Во тьме будущего будет лишь война.
Возможно, все мы играем роли, отведенные богами. Люди, кому предначертано величие, часто видят сны о великом в детстве. Судьба формирует их с годами, показывая юным сознаниям соблазнительные картины того, что произойдет.
Благословенный Лоргар, Провозвестник Изначальной Истины, тоже видел подобные сны. В детстве его мучили видения прихода отца — золотого бога, спускающегося с небес — так же, как и кошмары, где нечто неведомое и незримое вечно звало его.
И это, вероятно, и есть величайшая трагедия Несущих Слово. Их отец знал, что станет одним из просветителей человечества, но никогда не мог предвидеть, как это произойдет.
Примарх говорил о своих братьях и являвшихся им похожих снах. Керзу, рожденному в мире вечной ночи, снилась собственная смерть. Магнус, ближайший сородич Лоргара, видел во сне ответы на загадки вселенной. Один был проклят даром предвидения, другой же благословлен им. Обоим были уготованы великие дела в зрелости. Их деяния меняли вид галактики так же, как и деяния Лоргара Аврелиана.
Что же касается меня, то я помню лишь один кошмар из своего детства.
Во сне я сидела в черной комнате, слепая во тьме, в точности как сейчас. И в этой тьме я молчала, слушая дыхание чудовища.
Где грань между предвидением и фантазией? Между пророчеством и детским воображением?
Ответ прост. Пророчество сбывается.
Нам нужно лишь ждать.
— Фрагмент из «Паломничества» Кирены Валантион
12
Смерть
Последний полет «Песни Орфея»
Две души
Ксафен лежал мертвым у ног существа.
Его спина была изломана, броня разбита, это была смерть, в которой не было мирного упокоения. В метре от вытянутых пальцев на палубе лежал его черный стальной крозиус, деактивированный и безмолвный. Шлем остался на трупе, скрывая застывшее на лице выражение, но эхо вопля капеллана все еще гуляло по вокс-сети.
Звук был неестественно-влажным, полузаглушенным кровью, заполнявшей разорванные легкие Ксафена.
Существо повернуло голову с хищной грацией, зловонная слюна стекала липкими сталактитами между многочисленных зубов.На наблюдательной палубе не осталось ни одного искусственного источника света, но звезды, мигающие далекие солнца, отбрасывали серебристые отблески в разных глазах существа.Один из них был янтарным, опухшим и лишенным века. Второй — черным, словно обсидиановая линза, глубоко посаженная во впадине.
- Теперь ты, - сказало оно, не двигая пастью. Эти челюсти никогда бы не смогли воспроизвести человеческую речь. -Ты следующий.
Первая попытка Аргел Тала заговорить сорвалась с его губ горячей струйкой крови. Она обожгла подбородок, скатываясь по лицу. Химический запах жидкости, крови Лоргара, струящейся в венах каждого из его сыновей, был достаточно силен, чтобы перебить смрад, исходивший от подрагивающей мускулистой серой плоти существа. На мгновение он ощутил запах собственной смерти сильнее, чем скверну твари.
Это была странная отсрочка.
Капитан поднял болтер, рука тряслась, но не от страха. Это неповиновение было единственной формой, в которой он мог выразить свой отказ.
- Да, - существо придвинулось ближе. Низ его тела был омерзительной смесью змеи и червя, покрытый толстыми венами, оставлявший за собой, словно слизень, клейкий след, смердевший разрытой могилой. - Да.
- Нет, - Аргел Тал наконец протолкнул слова через стиснутые зубы. - Не так.
- Так. Так же, как твои братья. Так и должно быть.
Болтер застучал хриплым лаем, очередь зарядов врезалась в стену, взорвавшись при ударе и нарушив тишину в помещении. Каждый рывок оружия в трясущейся руке уводил заряды все дальше от цели.
Мышцы руки пылали, оружие упало с глухим лязгом. Тварь не смеялась, не издевалась над его неудачей. Она потянулась к нему четырьмя руками, аккуратно поднимая. Черные когти проскрежетали по серому керамиту доспеха, когда она вздернула его кверху.
- Приготовься. Это не будет безболезненно.
Аргел Тал безвольно висел, сжатый хваткой существа. На короткий миг он потянулся к мечам из красного железа на бедрах, забыв, что они сломаны, что обломки клинков рассыпаны по мостику под ногами.
- Я слышу, - скрежет зубов почти заглушал слова, - еще один голос.
- Да. Один из моих сородичей. Он идет за тобой.
- Это... не то... чего желал мой примарх...
- Это? - существо подтянуло беспомощного Астартес поближе и молниеносно нанесло удар во второе сердце Аргел Тала. Капитан забился в конвульсиях, ощущая месиво под ребрами, но демон удерживал его на весу с омерзительной заботой.
- Это именно то, чего хотел Лоргар. Это — истина.
Аргел Тал силился сделать вдох, которому не суждено было произойти, и напрягал умирающие мышцы, чтобы дотянуться до отсутствующего оружия.
Последним, что он ощутил перед смертью, было нечто, вторгающееся в его мысли, сырое и холодное, словно масло текло по ту сторону глазниц.
Последним, что он услышал, было неровное дыхание одного из его мертвых братьев в воксе.
И последним, что он увидел, был Ксафен, рывками поднимающийся с палубы на непослушных конечностях.
Он открыл глаза и обнаружил, что очнулся последним.
Ксафен стоял увереннее прочих, сжимая булаву крозиуса в руках. Пока замутненное сознание Аргел Тала возвращалось к нему, он слышал, как капеллан распоряжается, ободряет и требует от братьев встать на ноги и собраться.
Даготал все еще стоял на коленях, его тошнило сквозь решетку ротового отверстия шлема. Что бы ни извергалось из его желудка, оно было слишком черным. Малнор прислонился к стене, прижав лоб к холодному металлу. Прочие пребывали в похожем состоянии потрясения, кое-как поднимаясь на ноги, выплевывая зловонный ихор и шепча литании из Слова.
Аргел Тал не видел демона. Он огляделся по сторонам, но сетка целеуказателя ничего не захватывала.
- Где Ингефель? - попытался спросить он, но наружу вырвалось только продолжительное хриплое, болезненное и бессловесное рычание
Ксафен приблизился к нему и протянул руку, помогая встать. Капеллан снял шлем, и во мраке помещения лицо воина-жреца выглядело неестественно бледным, но в остальном не изменившимся.
