А конкретно сейчас хотелось радоваться жизни и верить в будущее — несмотря на морозный парок, клубящийся при дыхании.
Старьевщик огляделся — спутницы нигде не было видно, только костер потрескивал свежим хворостом и котелок над огнем попахивал травяным сбором. Механист, выбрался из грота и сунулся было за куст, но замер, вдруг начисто забыв о естественной надобности.
На противоположном берегу горной речки, насколько хватало взора, тянулась почти отвесная стена, куце поросшая цепляющимися неизвестно за что деревьями. Камень горы местами был будто сколот гигантским зубилом и отполирован снегами и ветром так, что возникало сомнение в нерукотворности всей скалы. Именно напротив такого участка и застыл обалдевший спросонья Вик.
Рисунки. Огромные и просто большие, бессистемно разбросанные по естественному природному холсту. Старые, очень старые, почти незаметные, если бы не хорошее освещение и очень удачный ракурс. Схематические изображения людей, животных и едва различимые угловатые символы, схожие с узорами на нарядах коренных жителей. То тут, то там встречаются на камнях Пояса писаницы — незамысловатая живопись Древних, но здесь все слишком масштабно. Похоже, этим местом и именно отсюда любовались уже тысячи лет назад.
Но главным украшением служат не стершиеся наскальные рисунки. На плоском валуне, сползшем боком в холодную воду, спиной к механисту сидела на корточках обнаженная по пояс прекрасная наяда. Умывалась, плескаясь и пофыркивая. Солнце, бессмертные горы с близкими к вечности изображениями и гибкие девичьи плечи — страшно было шевельнуться, чтобы не нарушить хрупкое очарование момента. Старьевщик видел каждый завиток, каждую выбившуюся прядь русой косы, чувствовал волнующую шероховатость покрытой зябкими пупырышками кожи, и ох как его возбуждал этот выныривающий сбоку и струящийся вдоль позвоночника рисунок так называемого Дракона. Этот яркий змей на коже удивительным образом сочетался и контрастировал с выцветшими каменными картинами древних шаманов.
— Сильное место, — прервала механисткие грезы Венедис. — Где-то тут иппокрена проходит совсем близко к поверхности. Подай полотенце.
Горы — места, где планета выдавливает из камня его грубую мощь, — всегда богаты источниками. Точки наивысшей напряженности, иппокрены, постоянно притягивали людей, даже первобытных. Потому что в таких местах Хорошо. А иногда и Плохо — к плохому людей тянет не менее сильно, чем к хорошему. Почему? Бытует мнение, что злость или доброта любого места зависят не от геодезии, а от находящегося там человека.
Вик передал девушке лежащий рядом мягкий рушник, затем, искоса поглядывая на вытирающуюся Венди, тоже начал стаскивать шмотки. Не то чтобы он испытывал острое желание шокировать организм ледяной водой, но девчонка, зараза, постоянно тормошила в механисте самца. Содрогаясь от холодных поцелуев реки, Вик поймал себя на мысли, что неплохо бы после размяться с палашом — для возвращения потерянной формы.
— Дай швы гляну. — Венедис тронула бок теплыми пальцами.
Где-то под ложечкой заныло, хотя касания были далеко не нежными. Или это с голодухи? Пальцы споро пробежали по ребрам, прижимая и сдавливая кожу.
— Снимать пора, — огласила девушка результаты осмотра.
Надо так надо — Старьевщик прореагировал по-философски безразлично. Венедис вытащила нож и принялась выковыривать из тела уже порядком вросшие узелки и нитки. Вику отчего-то показалось, что не церемонилась она вполне сознательно. Да и черт с ней. Боль — это просто жалобы вечно паникующих нервных окончаний.
— Сожжешь. — Девушка сунула в руку несколько уже выдранных с кровью ошметков нити.
— А как насчет дезинфекции? — между прочим уточнил Старьевщик и беспечно сунул узелки в карман.
— Мой нож, — Веди ухитрилась особенно удачно кольнуть острием, но Вик не подал виду, — чище твоих тряпок. Швы потом спиртом обработаем.
— Надо же — у нас, оказывается, еще спирт остался…
Несутся облака, тащат в себе колкий снег, заслоняют солнце серыми телами. Ветер их загоняет, скручивает, стонет, натыкаясь на черные скалы. Рассержен — не в силах преодолеть хребты Каменного Пояса. И тучи упираются в горы, клубятся, сползают в седловины перевалов и теряются в безмятежности восточного склона. Вершины словно объяты языками белого пламени — это вьюга ледяными касаниями поглаживает пики, кары, ущелья, оставляет после себя многометровые подветренные наносы. Там непогода. На склонах сейчас небезопасно. С той стороны — непроницаемая мгла, мокрая стужа и сбивающий порывистый ветер. С этой — хоть и спокойно, но растущая на краю хребта наледь в любое мгновение может сорваться лавиной.
Но это не здесь — это дальше и выше. А тут хорошо — река перекатывается через камни, свет играет в веселящейся воде, и солнце еще ухитряется пригреть на безветрии.
Кривоного танцуют, которую тысячу лет охотники, пытаясь нагнать вот уже тысячи лет противящихся этому маралов. Они, наверное, тоже неслабо проголодались. Охотники. За все эти какие-то тысячи лет.
Вик улыбнулся. В хорошую погоду даже к голоду отношение снисходительное. Стоящая рядом Венедис своим молчаливым присутствием тоже стимулирует настроение положительным образом. Потому что молчаливым. И потому что Венедис.
Только…
Что-то меняется.
Почему она всхлипывает? Отчего и без того размытые фигуры на камне совершенно теряют четкость, а челюсти сводит почти позабытой зубной болью?
Давит на барабанные перепонки, словно тело резко вздернули вверх, в разреженную атмосферу горных пиков, в небеса. В небесах не так легко, как кажется снизу. Там херово и нечем дышать. Кто там рассуждал про плохие-хорошие локации?
Впрочем, все терпимо — просто неожиданно. Зуб чуть болит — талисман работает. Вик восстанавливает дыхание, разворачивается и видит, как Венедис медленно оседает на землю. Механист бросается к девушке и помогает удержаться на ногах. Вот кому сейчас плохо, вот кто сейчас теряет себя в высоте тщетных небес. Глаза закатились, ресницы мелко дрожат, щеки стремительно бледнеют. На закушенной губе набухает капля крови.
Вик подхватывает выпавший из слабеющей ладони клинок, который только что щекотал его ребра, сдавливает пальцами щеки у основания челюстей так, что рот Венди приоткрывается, и вставляет между зубов рукоятку ножа. Держись, девочка.
Она держится, прижимается всем телом к Старьевщику, упирается лбом в его плечо. Вик вдыхает слабый аромат волос… Феромоны?.. Какая разница!.. Вдыхает аромат… И почти радуется тому, что сейчас происходит.
