Ну вот и сторож, подумал я. Но всё же спросил подсевшим от волнения голосом:
— Кто вы?
Я задал свой вопрос в тот момент, когда он задал свой:
— Вы кто?
На несколько секунд, за каждую из которых на Солнце пятьсот шестьдесят четыре миллиона тонн водорода превращаются в пятьсот шестьдесят миллионов тонн гелия, в зале повисла тишина. Но она мне не понравилась, и я убил ее:
— Мне нужен консультант.
— Консультант? — переспросил старик, ничего не ответил, развернулся и пошел куда-то туда, в сумрак коридора.
Я понял так, что меня приглашают, и пошел на звук шаркающих шагов. Как крыса на мелодию дудки.
Нагнал его у одного из кабинетов. Он стоял у открытых дверей и ждал.
— Сюда? — спросил я и, не дождавшись ответа, вошел.
А вот старик остался снаружи. И проворно захлопнул крысоловку — через мгновение я услышал, как в тугом замке дважды провернулся ключ.
И потом — еще раз.
Я не стал ломиться. Я осмотрелся.
В кабинете царил полумрак.
Как вам фраза?
Тысячу раз уже, наверное, слышали про то, как где-то когда-то зачем-то царил полумрак? Ну ладно, хорошо, пусть не царил. Пусть «заполнял собою всё пространство, скрывая подробности от пытливого взора». Так лучше?
А словечко «полумрак» тоже, наверное, не нравится?
Верю.
Но я не знаю, как по-другому назвать то состояние освещенности, когда на высоченные стеллажи, под самый потолок забитые книгами, количества слов в которых хватило бы для создания сотен тысяч вселенных, на широкий стол, за которым умерло двести семь поколений стремящихся дойти до истины, да так и не выбравшихся из тупиков лабиринта познания, на пустую китайскую вазу — этот стоящий в углу вечный двигатель неподвижности, олицетворение бесспорного постулата, что форма, собственно, и есть содержание, на выполненные в псевдовикторианском стиле напольные часы, напоминающие всем и вся, что слова, как и музыка, движутся лишь во времени и, отзвучав, достигают молчания в точке встречи конца и начала, на всякое прочее, менее масштабное, а оттого и плохо различимое, падал лишь свет от уличного фонаря.
Да и тот, к слову, контрабандой падал. Прорвавшись плоской зеленоватой зеброй сквозь случайную щель в неплотно задернутых гардинах.
Короче.
В кабинете царил полумрак.
А я стоял в этой мрачной ловушке и пытался понять, что означает этот маневр старика. Подумал: может, он решил, что я грабитель, заманил демона и пошел за подмогой. Но я же черным по белому, равно русским в тишине сказал, что ищу консультанта.
Прошла минута-другая.
Ничего.
Во мне начинало закипать возмущение. Потом закипело. Но когда оно достигло парообразного состояния и грозило вот-вот снести крышку, где-то рядом натужно заскрипели невидимые механизмы и один из стеллажей развернулся вокруг своей оси на полных триста шестьдесят.
После того как потайная дверь завершила свое кружение, я уже был в кабинете не один. Появившийся из ниоткуда человек по-кошачьи мягко скользнул мимо меня и включил настольную лампу.
Это был всё тот же старик. Тот же самый. Хотя я вряд ли бы понял так сразу, что это всё тот же старик, если бы по-прежнему не держал он в руке канделябр. Понятное дело, что не узнал бы: внешний облик людей очень сильно изменяет то, что на них надето, — теперь старик был облачен в черную мантию. В длинную такую, до самых пят. Типа тех, что для антуража — в чем лично я всегда усматривал дурную театральность — носят судьи. Одежка эта была, видимо, атласной. Ну или из чего-то наподобие. Когда старик двигался, по его балахону вовсю летали отблески света. А так как двигался он постоянно — очень егозливым старикашка оказался, я полагаю, дело в геморрое, — получалось, что от него исходило нечто вроде сияния. Выглядело нездешне. И еще: на голове у него появилась шляпка из такой же блескучей текстуры. Знаете, такая, с квадратным верхом, наподобие бескозырки магистров.
Старик, косящий под гроссмейстера ложи, уселся в кресло на том берегу стола и, не выпуская импровизированного скипетра из рук, торжественно огласил:
— Вам, друг любезный, нужен консультант? Я — консультант. Присаживайтесь.
И я, как тот печник, присел.
Но в принципе то, что сторож оказался консультантом, меня, честно говоря, нисколько не удивило. Скажу больше: я понял это на девять секунд раньше, чем он об этом объявил. И еще: я узнал его голос. Поэтому пистолет не стал убирать. Но сказал, соврамши:
— Я очень рад.
— Я рад, что вы рады, — ответил мне старик и предположил: — Я так догадываюсь, что вы ко мне не просто так, а, видимо, по делу.
— Мне нужна небольшая консультация, — признался я и спросил: — Вы меня про-кон-суль-ти-руете?
— Конечно, ведь я же консультант.
— Несмотря на столь поздний час?
— Несмотря.
— И не затруднит?
— Отнюдь. Это же моя работа.
Я подумал: какая странная у нас разворачивается беседа. Играем в одну игру, но каждый по своим персональным правилам. И еще подумал: зачем я вообще с ним беседую? И еще: почему не стреляю? Ведь так просто — пиф-паф. И все дела. И все свободны.
Но нет, не стал стрелять. Вытащил из кармана предмет своего интереса и кинул на стол. Перстень пьяным колесом покатился на тот край, а я сказал:
— Собственно, мне приспичило насчет вот этой штуки. Интересует тема.
— Что тут у вас? — спросил старик, коршуном упав на перстень.
— Я в курсе, что и у вас есть такой же, — помедлив, сказал я.
— Конечно, — не стал скрывать старик и показал мне свою печатку, плотно сидящую на безымянном правом. — Вот он.
— Во-во, — кивнул я. — А правда, что это перстень члена Ордена дрозда?
Старик почмокал губами, семь раз смерил меня взглядом с ног до головы и с головы до ног и, очевидно, что-то такое для себя окончательно решив, один раз отрезал:
— Да, правда. Только правильно говорить: Ордена вещего дрозда.
— Вещего? Странно… А я слышал такую басню, что рыцари этого Ордена с дроздами как-то так не очень… Что вылавливали они их повсюду и отрывали головы на месте.
Старик некрасиво захохотал. Потом, скосившись на гравюру, которая висела на стене справа от меня, спросил:
— Кто вам сказал такую чушь?
— Да так, слышал краем уха, что-де были они знатными по жизни птицеловами, — ответил я и тоже глянул на гравюру. На ней из огромного яйца вылупилось безобразное человекообразное существо с головой хищной птицы и замерло в неудобной позе.
Оценив, как тщательно прописаны детали, я сделал вывод, что художник был безумен.
Старик опять рассмеялся. Натужно и неискренне. Отсмеявшись, потянулся к стопке книг и вытащил одну из них. Затем раскрыл, поправил лампу и произнес:
