Ознакомительная версия.
И сам принялся вытаскивать свои три гранаты из подсумков.
Много командовать не пришлось, замысел еще ночью обговорили. Сил не много, еще одна пара стрелков была бы как воздух нужна, но нет ее, этой самой пары. И сам замысел, конечно, больше на удачу рассчитан. Если противник идет с головным дозором, то все вообще может пойти наперекосяк. Надежда лишь на то, что идут просто по следам, и на то, что это банда, а не войско. И раций у них тоже нет, так что дозору связываться с основными силами нечем, разве что манками птичьими, но здесь, говорят, такое работает плохо — и так слишком крикливый здесь лес, не расслышишь никаких манков.
Наша же задача — нанести как можно больше урона за самый короткий промежуток времени. Чем больше раненых — тем лучше. Даже лучше, чем убитых, они стеснят противника, вынудят его развернуться, если их будет действительно много. А потом бежать к лошадям и пытаться оторваться. Все. Умнее уже не придумаешь ничего.
Пока в голове носились такие мысли, мы с Байкиным бежали в обход холмика, на котором должны занять позиции братья Рыбины. Следов вроде быть не должно, с лошадей соскакивали прямо на траву, а такие следы на скаку так просто не разглядишь, уже вглядываться надо. А лошади ведь дальше поскакали, там поляна должна быть, на ней Анисим с Николаем их привяжут к импровизированной коновязи — толстой веревке, натянутой между деревьями.
Бегу и слушаю, не приближается ли сзади звук копыт — но нет, тихо пока, только все те же птицы с обезьянами, и трава под сапогами шуршит. Ну и Петр пыхтит сзади.
— Вон там кусты и два дерева, видишь? — показал я. — Оттуда и на мостик вид, и на дорогу будет, и нас не заметишь.
— Хорошее место, — кивнул Байкин.
Последний рывок, присели, спугнув какую-то черную птицу с ярко-желтыми перьями на голове, оглядели траву в поисках неприятных сюрпризов, но никаких змей не нашли. Потом завалились, быстро натягивая на голову мою маскировочную сетку, на этот раз разрезанную пополам. Нам теперь только до пояса укрыться — и хорошо. Откинул задний прицел на карабине — он здесь высокий из-за толстой трубы глушителя, иначе никак не прицелишься.
— Сколько до мостика? — спросил шепотом Байкин. — Метров пятьдесят?
— Где-то так, может шестьдесят, — прикинул я. — Промахнуться трудно. Тебе дальше дорогу как видно?
— Нормально, — сказал Байки, отключая предохранитель на своем бесшумном карабине. — Не промажу.
— Это хорошо. Ага, натянули, — пригляделся я, приложив к глазу подзорную трубу.
Останавливать противника решили самым примитивным способом — натянув поперек дороги две волосяные веревки. Они и темные, можно просто не заметить, и даже лошадь с разбегу их не порвет, так что волей-неволей, но остановиться придется. Столпившись у веревок и вытянувшись по мосту, если они одной группой скачут. А дальше все понятно. И еще насчет на то, что стрельба братьев и Фрола с Леонтием противника отвлечет, а мы с Байкиным, да еще с малошумным оружием, отсюда сможем настоящее опустошение произвести. Не должны они сразу понять, что отсюда тоже стреляют — ни звука, ни вспышек. Разве что дымок разглядеть можно будет, но им на тот момент не до того станет.
— Ну что, как думаешь, гонятся за нами? — спросил Байкин, явно попутно прикидывая сектора обстрела.
— Думаю, что нет, — сказал я честно. — Но ждать будем до упора.
— Сколько?
— Не меньше двух часов. Я хочу быть уверен в том, что за нами или никто не идет, или, если идет, то мы точно его дождались.
— Ну что, время у нас есть, — хмыкнул Байкин.
Как-то уже в привычку входит лежать в лесу и чего-то ждать, пожалуй. Или в традицию. Правда, сегодня пейзажик повеселее — речка вот, прямо перед носом, журчит-течет, рыбешка в ней крутится, жуки-водомерки носятся во все стороны. Вон лягушка здоровенная на камне. Кстати, это означает, что вода чистая, в грязной они не водятся. И стрекоз сколько! С негромким жужжанием носятся над водой, то снижаясь, то снова поднимаясь выше. И разноцветные все как елочные игрушки.
А ведь в Том Мире я стрекоз пожалуй что с детства не видел. А еще вспомнил сейчас почему-то, что такая птица как снегирь совсем исчезла. Каждую зиму в детстве их во дворе видел, а потом как отрезало. А позже уже, недавно совсем, до того как купил квартиру и снова переехал в Москву, снимал я дом в Подмосковье. И пришел ко мне в дом здоровенный рыжий котяра, да так и остался. Я его так и звал — Кот, другие имена к нему почему-то не прилипали.
И как-то сижу утром на кухне, чай пью и на заснеженный двор поглядываю И вдруг вижу — снегирь. Сел на облетевшую рябину, маленький такой, нахохленный, головой крутит — и как старого друга увидал. А потом не до наблюдений стало, пора было на работу собираться. Вышел к машине, гляжу — а снегирь уже на крыльце лежит. Дохлый. И рядом с ним Кот, довольный собой до невозможности.
— Скотина ты, Кот, — сказал я ему тогда. — Единственный снегирь за столько лет, а ты его сожрать решил? Больше нечего? Не кормлю я тебя?
Кот ничего не ответил, но по глазам понял, что именно так он и решил. И сожрал, небось, после того, как я уехал. По крайней мере, вернувшись вечером, никакого снегиря на крыльце не нашел. Только немного розовых перышек на снегу, и те ветер под самую стену дома отогнал.
Впрочем, здесь снегирей уже точно не будет. Думаю, что они давно вымерли, вместе с изменением климата. Зато обезьяны — вон они, прямо на противоположной стороне ручье яна деревьях расселись. И не орут, не паникуют. Это хорошо даже, меньше подозрений. А орет какая-то птица с яркими перьями и длинным желтым клювом. На тукана похожа, вроде. Но вроде и не тукан. Черт его знает, надо будет потом в книге поискать. И орет противно, кстати, словно кошку за хвост тянут, одновременно поднося к морде мегафон.
Обезьяны какие-то плоды рвут с деревьев и жрут, вниз только корки сыплются. Интересно, что это? Внешне похожи на эту, фейху… фейхуа, в общем, только больше. А неплохо было бы этой самой фейху… фейхуа добыть, я ее любил. Особенно варенье из нее.
— Смотри, здоровый какой, — вдруг зашептал Байкин, показав куда-то на дальний склон ручья.
— Что?
— Вон, прямо под деревом, в траве.
— Ага, — протянул я, — вижу…
Сначала показалось, что кто-то в траве автомобильную покрышку забыл. При этом мокрую, слишком она блестящая. Потом сообразил, что покрышек здесь нет, а заодно заметил, что эта самая "покрышка" шевелится.
— Питон? — спросил я.
— Ага. На мартышек охотится, похоже.
Большая змея медленно, очень медленно поднималась с земли на низкую ветку, так осторожно, что ни единый листочек на ней не шелохнулся. В основном обезьяны сидели высоко, но одна как раз по этой самой ветке спустилась за плодами ниже, и именно на нее питон и навелся.
Ознакомительная версия.
