Очередной приступ невесомости, легкий комок в горле, и меня благополучно выдворили наружу… В самом буквальном смысле!
Я стоял по колено в траве на какой-то возвышенности и, как Нил Армстронг, с изумлением взирал на окрестности раскинувшегося у моих ног неизвестного мира. Впрочем, вряд ли совершенно неизвестного. Если только те же, кто строил Радужные Переходы, не продублировали зачем-то Землю со всеми обозримыми подробностями.
Живописная, кстати, местность. Я даже залюбовался. С севера и запада тянется густой лес. Большей частью лиственный. Изредка раскрашенный светлыми пятнами осин да берез и более темными — хвойных пород. А вот с востока он отступает почти к едва виднеющимся на горизонте горам. Местами с заснеженными вершинами. При этом распахивается прекрасный вид на обширную равнину с двумя большими озерами и несколькими лужицами помельче. У подножья холма змеится речка. Метров десять шириной, не больше. А местами и уже… Выскакивает из леса, изгибается томно, а потом круто сворачивает на юг и сквозь уже упомянутый каскад озер голубая лента уходит дальше, к горизонту, где и сливается с лазурью небес.
А воздух какой… Странно. Ведь в моем нынешнем средневековье атмосфера тоже еще не загажена производственными отходами, а все равно здесь как-то свежее. И приятнее, что ли?
В общем, отличное место. Если руки из правильного места растут, заселяйся и живи в свое удовольствие. Вкушая, так сказать, пищу в поте лица своего. Вот только скучно одному будет. Адаму Господь и то Еву подгадал… для общения. Так что с основанием нового стольного града и прочей династии покуда повременим. Но как запасной вариант, на тот случай, если домой никак не вернуться, а в новой жизни что-то окончательно не заладится, на заметку возьму.
Я еще раз с сожалением окинул взглядом чудесный пейзаж, который словно не хотел со мной прощаться, и опять шагнул в Радужный Переход. Теперь — передом.
— Ваша милость! Наконец-то… — голос Митрофана аж звенел от нескрываемого беспокойства.
— В самом деле, барон. Сказали: «Только взгляну и сразу назад…», — не так простодушно, но тоже с некоторой укоризной заметил капитан наемников. А поскольку суровым воинам сантименты не к лицу, поторопился свести все к грубоватой шутке: — Погодите исчезать. Вы с нами еще за этот месяц не рассчитались.
Гм, а ведь верно подмечено. За телепортацией и прочими делами, я совершенно забыл выдать деньги наемникам. В Шварцрегене этим Круглей занимался, а здесь придется лично озаботиться. Хорошо, что крестоносец на прощанье мне свою кубышку оставил. Даже долго уговаривать не пришлось. Всего лишь многозначительно за кувшин подержаться.
— Так получилось… Как вошел, попал сразу в подземелье замка. Не уверен, что это был именно Розиттен, но нам же не важно, кого грабить. Враг он везде враг. Хоть в Мариенбурге.
Истинную причину своего желания навестить Конрада фон Ритца я держал при себе. Желание взять хороший куш солдатам понятно и дополнительных объяснений не требует. А всякие «души прекрасные порывы» только смутят их.
Лис помотал головой.
— Лучше не надо. В главном замке ордена рыцарей будет больше, чем кнехтов. А это цвет немецкой знати. Они родились и выросли с мечами в руках. Не совладаем. Даже с учетом внезапности.
— Не будь таким серьезным, Лис. Все в руке божьей. Авось подсобит. Да… Так вот. В замок я с ходу попал, а обратно заминка получилась. Куда-то в другое место меня занесло. Куда именно, не спрашивайте. Понятия не имею. Хоть и потратил немного времени, чтоб оглядеться. Красиво там. Благостно. И для города, и для крепости, и для монастыря… Поэтому и задержался. Но это все мелочи. Главное, я прошел. Стало быть — можем готовиться к штурму.
— Вызывать роту?
— Думаю, да… Кроме неумех, конечно. Пусть обучаются. Успеют еще навоеваться. И о деньгах не беспокойся. По золотой монете каждому, кого возьмешь, выдам сразу. И еще столько же тебе вручу. Сам решишь: кому и сколько добавить. Это не считая части от добычи, взятой в замке.
Лис просветлел лицом и дернулся было к выходу, но остановился.
— Ваше сиятельство, черкнете пару сточек Носачу и Круглею. Или на словах велите что передать? Они же не отстанут… А мне недосуг придумывать: что можно рассказывать, а о чем умолчать.
— Черкну. Только я не понял, капитан, ты никак сам намерился в Шварцреген скакать? У тебя что, гонца нет?
Фридрих почесал бороду.
— Самому оно вернее… Никаких серьезных дел компания давненько не вела. Надо за всем присмотреть. Чтобы потом в одном месте не чесаться. А вам тут и Лешека хватит. Вы не глядите, что шляхтич большей частью отмалчивается. Просто поумнел пан…
Лях нахмурился было, даже глазами сверкнул и усы вздыбил, но смолчал. То ли шутку понял, то ли и в самом деле поумнел. Пошел, значит, на пользу пану Пшеньковицкому полученный в Чистой Поляне урок. Раньше он бы с ходу в драку полез.
— Ладно. Может, ты и прав, капитан. Пошли письмо писать. Я почти уверен, что моего появления никто не заметил, но со штурмом лучше не тянуть. Кстати, если в замок сам поскачешь, то прежде пошли еще гонца в монастырь. Передать игумену, что мы собираемся искать справедливости для брата Себастьяна. И лекарь нам бы не помешал… Настоятель поймет.
* * *
Конечно же, я совершенно не владел ни одним из стилей, которые использовались нынче в эпистолярном жанре, то бишь в частной или деловой переписке. Но от варвара из далеких снежных Карпат, коим я все еще считался по умолчанию, этого и не требовалось. А уж пару строчек я был уверен, что как-нибудь накарябать сумею. Хоть печатными буквами… Стараясь избегать сложных слов со всякими упраздненными пролетарской революцией старорежимными литерами.
Увы, не случилось. Моим нынешним лапищам если и удавалось схватить гусиное перо, то лишь затем, чтобы раздавить его, даже не макнув в чернильницу. Поэтому, предприняв ряд безуспешных попыток овладеть утраченными навыками чистописания, я пришел к выводу, что не «сиятельское» дело бумагу марать. А писарь на что?
В отряде, помимо меня и как-то очень ловко увильнувшего от ответа Фридриха, грамотеев обнаружилось ровно два. Монашек и шляхтич. Но пока я упражнялся в уничтожении запасов гусиных перьев, Лис успел снарядить Митрофана гонцом в монастырь. Поэтому выбор сократился до одного.
Лях отпираться не стал. Как оказалось, пан довольно умело владел не только саблей, но и письменным премудростям обучался. И тут неожиданно возникла еще одна неувязка. Поскольку пан Пшеньковицкий постигал грамоту у викария в костеле, то и писать умел только на латыни.
