Когда я был ребенком, папа рассказывал мне про Зону, сначала именно как ребенку, потом по-серьезному. И как-то само собой получилось, что для разных объектов на ее территории мы придумали разные кодовые обозначения. Типа шифра, понятного только нам. Катались на колесе обозрения в Центральном парке, смотрели сверху на Старый город и показывали друг другу: вон Кампанелла, вон Коробок, а это – Ведьмочка. Или поднимались иногда на крышу семиэтажного здания, что возле южного КПП… Кампанеллой у нас была ратуша с торчащей каланчой (итальянское словечко возникло из-за колокола наверху башни). Спичечным Коробком мы называли англиканскую церковь (она внешне похожа), а Ведьмочка – это стальная дура ретранслятора, поросшая длинной рыжей бахромой, как волосами. Ну и слово «кладовая» – в качестве названия для «Дома детского досуга» со знаменитой арт-студией – легло идеально.
Спрашивается, если случайно совпало, что обстоятельства загнали нас в ратушный комплекс, как этим не воспользоваться? Не специально же потом возвращаться сюда из Сити? Правду Эйнштейну я сказать не мог, тем более Горгоне с ее мутным Лопатой. Это вопрос доверия, правильно он говорил. Откуда взяться доверию, если все темнят и держатся за свои большие и малые секреты? Вот почему я здесь. Вот почему я здесь втайне от всех. «Доверие», ну-ну.
Пройдя чрезвычайно узким коридором, мы со Скарабеем попадаем в бывшую хозяйственно-служебную часть особняка. Когда-то здесь была кухня с подсобными помещениями и комнаты прислуги в количестве трех, именно во всех этих пространствах и находится арт-студия. Понимая специфику работы художественного кружка, я вижу, насколько удачно это место подходит для студии. Есть большой санузел, на кухне изначально была предусмотрена вытяжка, а из складских помещений получаются отличные сушилки. Где-то здесь, я знаю, есть выход во двор – к пожарке. Это бывший «черный ход», как говорят в России, туда во времена сэра Томаса Кенсингтона подвозили продукты, а теперь там главный вход в арт-студию… Но все это меня не касается, потом буду сопли пускать. Мое дело – найти артефакт и карту.
Стараюсь думать, как папа.
«Кладовка», очевидно, она и есть кладовка. Буквально. Сориентировавшись, я иду на бывшую кухню, которая, по логике вещей, должна быть связана с нужным помещением. Сейчас там одна из мастерских, фактически творческий центр студии. Деревянные мольберты, муфельные печи, гончарный круг. Едва не опрокидываю гипсовую форму в виде китайской вазы, оклеенную разноцветными керамическими обломками – плод коллективного творчества детей… Вот и выход наружу, он же вход, при нем маленький тамбур. Примем к сведению, но это не то, не то… Ага! Дверь под замком. Ключа нет, есть армейский нож. Трухлявое дерево – лучший помощник, попытка отжать замок приводит к тому, что кусок двери отлетает. Попадаю в просторную комнату, заваленную барахлом (мешки с глиной, ломаные подрамники, куски багета, обрезки досок, банки с пигментами, диапроектор, порванный экран). Ищу взглядом «коробку с тряпками» и не нахожу. Из комнаты ведут еще две двери, хорошо, не запертые. Первая – бывший «ледник» для хранения продуктов, ныне пустой и до сих пор ощутимо холодный. Вторая – классический чулан, каморка без окон. Свечу фонарем. Ведра, тазы и тазики, метлы и швабры, бамбуковые палки…
Картонная коробка.
Открываю!
Оно.
Точно такую же я видел в Институте у мамы, в ее арт-лаборатории, она и там называла этот комплект «коробкой с тряпками». Профессиональный термин, тоже завезенный с родины. «Тряпки» – это специально отобранные куски тканей, различных по цвету и фактуре, используемые для драпировки. Ну и где? – вопрошаю я, с яростным нетерпением выгребая не нужный никому хлам.
Вот!
Натуральная морская губка естественного желтого цвета, мягкая. И это артефакт? Как ни крути – мочалка, причем в идеальной сохранности. Взяв ее в руки, ощущаю легкий укол статического электричества – вроде как сигнал: «Это я, я»!
Плюс жестяная коробка из-под конфет. Внутри – запакованный в пластик кусок наволочки. Осторожно вынимаю и разворачиваю. Начерчено тушью непонятно что: значки, цифры, стрелочки «север-юг», а в центре – схематично изображенный легковой автомобиль. Что за автомобиль, зачем? Мало того – и это уж совсем никак не понять, – возле одного из кружочков написано: «НИШТЯК ДЛЯ ВСЕХ». Но если на стене ратуши этот перл исполнен на английском, на языке местных бродяг, то здесь – по-русски. Кириллицей.
Если это карта, то не для моего интеллекта, увы.
– Стреляют, – произносит кто-то за моей спиной.
Я вздрагиваю. Совсем забыл про Скарабея, а он следовал за мной, как хвост, безмолвно и преданно.
И правда стреляют, теперь я тоже слышу. Причем очередями. Быстро укладываю хабар в рюкзак, сажусь перед мальчиком и спрашиваю:
– Скари, ты умеешь хранить тайны?
– А что мне еще хранить? – отвечает он вопросом на вопрос.
– Не говори никому про это, – хлопаю по своему рюкзаку. – Даже дяде Эйнштейну. Я скажу, мы с тобой просто гуляли, из интереса. Ты подтвердишь?
– А если Горгона меня загипнотизирует?
– Она побоится, ты ей нужен, как нюхач. Мало ли что с этим ее гипнозом, вдруг разучишься.
– А ты найдешь маму Марину?
– Не знаю, малыш, – говорю ему честно. – Если не найду – рехнусь. Понимаешь, я никому, кроме тебя, не верю, а эти штуки, которые мы с тобой нашли, не должны попасть в чужие руки, иначе точно будет плохо.
Он кивает и отходит, опустив голову. Я хватаю его за руку и тащу за собой – из кладовки в мастерскую. Там притормаживаю, соображая, куда теперь, – сразу на улицу или все-таки обратным путем. Скари предупреждает:
– Они бегут сюда, к нам.
Я вынимаю пистолет и досылаю патрон.
– Кто?
– Наши… А сейчас кто-то хочет войти. – Он показывает на «черный ход». – С оружием, из которого только что стреляли.
Я успеваю выключить фонарь, прежде чем дверь пинком открывается. Вижу темную фигуру на светлом фоне. Круглоголовую, в шлеме. У гостя свой фонарь – на винтовке, еще мгновение – и он высветит нас со Скарабеем, и тогда я стреляю первым. Механически, на автомате, не успеваю даже сообразить, что делаю. Выпускаю весь магазин и тут же перезаряжаю. Фигура отлетает назад, дверь медленно возвращается на место.
– Он жив, – комментирует мальчик.
– Я что, не попал? – спрашиваю, испытывая дурацкое облегчение. К горлу подкатывает. Все-таки это не тренажер. Стрелять в живого человека – привычка нужна.
– Попал, но у него бронежилет. Ему плохо. У них, которые за дверью, у всех бронежилеты.
– И сколько их?
