Последним к Рокетту подошел сам Сюлли. Пожал руку и отсалютовал возвращенным кортиком.
— Рад, что не ошибся в тебе, Леруа. Сам-то ты хоть понял, что для нас сделал? Трибунала можно не бояться. Но я не успокоюсь, пока не пошлю тебя в Майлапур учиться. Ты наверняка справишься. И награду заслуженную получишь. Благодарю за службу! Благодаря таким, как сержант Рокетт, мы и завоевали эту страну. А что до этой… Рукмини, верно? В общем, отвези-ка ее в Майлапур. Вдруг там кто-то из ее родни остался.
— Есть, сир капитан! — отчеканил Рокетт. — Какие будут приказания?
— Какие еще приказания? — капитан изо всех сил старался казаться этаким строгим отцом-командиром, но получалось плохо — он сиял, как новенькая монетка. — Рота, стройсь! На Джайсалмер шагом марш!
Скрипнула повозка, сапоги слитно ударили в пыль, клацнули примыкаемые к стволам штыки, и колонна, выйдя на Джайсалмерский тракт, споро зашагала на восток. На сей раз никто не дерзнул высунуться из домов, не то что выстрелить, когда рота вступила на улицы Читтапура. Но Сюлли не скомандовал обыскать село: те, кто здесь живут, и так получили по заслугам. Промаршировав по ночным улочкам, рота двинулась дальше. Несмотря на успех, Рокетта не отпускало чувство опасности: если удача сама идет в руки, жди беды. Неприятное предчувствие ушло лишь четыре часа спустя, когда в предрассветной мгле роту встретил выставленный темесцами пикет. Здесь Сюлли получил приказ от Меттуро: двигаться в разбитый полком лагерь в двух милях от городских стен, на южном берегу реки Лунима, по приходе расположить роту на отдых, а самому идти на доклад к Меттуро.
Отделение Рокетта получило старую, но все еще прочную палатку в центре лагеря. Дневная жара успела смениться предрассветной прохладой, после долгого пути спать было одно удовольствие. Рокетт и сам не заметил, как провалился в сон, едва снял сапоги.
После пыльной бури улицы устилала горячая, мягкая пыль. Ноги Лачи проваливались едва не по щиколотку, оставляя за спиной четкие следы босых ступней. «А если погоня? — обожгла мысль. — Если они пошлют погоню?» Цепочка следов, ведущих из дворца, в такое время могла говорить о многом, а уж когда обнаружат пропажу наследника… Поразмыслив по дороге, Лачи поняла: самое обидное, кто бы во дворце не победил, похищение ребенка они не простят. Для мятежников она пособница прежнего правителя, утаившая наследника престола и подвесившая над их головами меч. А для законного правителя она — похитительница наследника престола и, возможно, убийца кормилицы. Тоже ничего хорошего. Едва ли рани станет разбираться, зачем она треснула ту тетку со шнурком. А сам шнурок… Что ж, может, она сама его и вложила в руку кормилице, чтобы свалить на нее вину. Когда Лачи поняла, во что ввязалась, несмотря на жару, по спине покатился холодный пот. Но отступать было некуда. Во дворце шла резня, если ее кто застукает с младенцем на руках…
Оставалось одно: бежать домой, и надеяться, что пыльная поземка заметет следы, а на улицах ни у кого не возникнет вопросов насчет богато расшитых пеленок. Лачи чут не плюнула от досады: любой любопытный дурак может погубить и ее, и маленького Нарамсимху. Лачи пошла быстрее, выбирая самые безлюдные улицы, пару раз пробиралась через какие-то грязные подворотни. Пратап и Амрита сто раз бы тут заблудились, но огромный грязный город был ее домом, Лачи уверенно пробиралась в лабиринте загаженных улиц, тупичков и пыльных двориков.
Пока ей везло. Стояла липкая духота, какая бывает в преддверии сезона дождей (в Джайсалмере, увы, не такого уж влагообильного), из пустыни тянуло горячим ветром, не освежающим, а усиливающим зной. Песок не спешил подниматься в прокаленные небеса, но причудливыми змейками волочился по земле. Судя по полузанесенным следам, она оказалась права, следы скоро исчезнут под слоем пыли. Значит, опаснее люди. Лачи решительно свернула туда, где почти не рисковала столкнуться с прохожими. Возникла мысль пробраться в сад рани, где они с Амритой и Пратапом побывали вчера — отсюда не так уж далеко. Но как только хватятся наследника, там, наверное, поищут в первую очередь. Неизвестно, не схватят ли ее, вместо того, чтобы помочь. Нет, нужно добраться до дома. Тетушка Падмалати сообразит, что делать.
Здесь вроде бы глухой тупик, но Лачи знает: полуосыпавшуюся саманную стену можно перелезть. Дальше — знавший лучшие времена (три года назад его хозяин даже взял Лачи к себе на ночь, став одним из первых в ее жизни «гостей»), а ныне вовсе обнищавший дом. Стены покосились, когда-то зеленая пальма засохла и мертво торчала в раскаленном добела небе: из небольшого колодца у дверей ушла вода. Девушка ловко проскользнула мимо дряхлого пса, разомлевшее от жары животное лениво гавкнуло и, убедившись, что гостья не лезет в дом, замерло. А Лачи уже протиснулась через пролом в стене в соседний двор.
Надо быть осторожной: живущий тут кузнец незваных гостей не любит. Теперь взобраться по штабелю дров до верха ограды, и, моля светлую Эшмини, чтобы не зацепилась юбка, спрыгнуть вниз. Каменистая земля больно дала по босым ногам, скрытый в песке камень ободрал ступню до крови. Лачи зашипела от боли, до сих пор мужественно молчавший младенец от толчка проснулся и захныкал, но вскоре перестал. Успокоилась, превозмогая боль и решительно шагая по раскаленному песку, и Лачи. Может, наследник царского рода, десятков поколений воинов и правителей, унаследовал их стойкость и отвагу и поделился ими со спасительницей? Наверняка знают только Боги. Именно теперь Лачи поняла: все будет хорошо, она справится.
Еще парочка унылых, пыльных улиц (и хорошо, что пыльных, горячий песок скрыл всякий хлам и гниющие отбросы, поубавил рвущий нос смрад). В полуденный зной улица была пуста, лишь отощавшая от бескормицы пегая священная корова невозмутимо рылась в пыли, выискивая хоть что-то съедобное. «Она ищейкам не выдаст!» — подумала Лачи.
Наконец девушка приметила знакомые очертания домов. Квартал Марджани имел такую славу, что даже появиться на его окраине было для женщины несмываемым позором. Это клеймо распутницы — на всю жизнь, возможно и на весь род. Это повод для грязных сплетен на весь квартал. Мужчинам проще: о них, конечно, тоже болтают, если под вечер, посчитав выручку за дневные труды, те отправляются на поиски развлечений в квартал Марджани, но им на это плевать. Что уж говорить о репутации родившихся и живущих там женщин? Если кто-то из них выбирался в город, на базар, в кабак или просто погулять — порядочные женщины презрительно шипели, а некоторые и плевали им вослед, и уж точно не позволяли детям играть с дочерьми этого квартала. И это еще полбеды: могли избить до потери сознания, отдать на потеху страже, ограбить. Когда-то Лачи это невероятно обижало, теперь она привыкла. В конце концов, что с них возьмешь? Зато ночью кто-нибудь из них наверняка припрется в квартал Марджани и отдаст последнее за часик наслаждения и иллюзию любви.
