Но примасу Хорватии, человеку церкви — было вовсе не к делу смотреть на обнаженных женщин, даже на таких красивых, как эта. И он отвел взор…
— Садимся, ваше преосвященство — сказал сидящий у самой двери человек в монашеском одеянии. Под монашеским одеянием — скрывался пистолет (местная версия Кольта) и короткоствольный автомат (местный, ни на что не похожий, сделанный с автоматикой Калашникова)…
Вертолет плавно опустился на посадочную площадку на крыше самого большого из кубов, аккурат на букву Н. С моря дул ветер, теплый и приятный. Три человека встречали вертолет, один из них открыто держал в руках компактный, питающийся лентой пулемет…
Монах сдвинул в сторону дверь вертолета, вышел, занял блокирующую позицию. За ним — вышел еще один монах из личного манипула[83] примаса Хорватии. Только после этого — из вертолета выбрался сам примас Хорватии…
Удивительно, но вооруженные боевики, позабыв про свои обязанности, выстроились к нему за благословением…
— Благословите меня, Святой отец… — детина с пулеметом, у которого один глаз представлял собой почти неотличимую от настоящего пластмассовую подделку — склонил голову.
— Да пребудет с тобой Господь, сын мой — примас осенил его крестом, потом и двух других — усерден ли ты в молитве?
— Да, Святой отец, я поминаю Господа каждый день, и каждую минуту он в моем сердце.
— Господь не оставит тебя, сын мой. Иди с миром…
Это была Хорватия… Совершенно особенный, ни на что не похожий край. Край, где недостаточно просто сходить на исповедь, где Истинная вера подвергается проверке на прочность каждый день, каждый час, каждую минуту. Быть здесь католиком — значит много больше, чем в любой другой стране мира. Это значит, что ты — цель. Попадись в руки православным сербам — они тебя расстреляют или повесят. Но это еще не самое страшное — сербы не любят пытки. А вот потомки тех же сербов, которые перешли в «истинную веру» на пятьсот лет турецкого ига — те обожают заживо снимать с людей кожу…
Но и так — многие умирают с Именем Христовым на устах. Вот такая — в Хорватии вера…
— Позвольте, я провожу вас, Святой Отец…
— Хороша, не правда ли…
Стоя перед бронированным, но не дающим ни малейшего искажения стеклом, генерал Сил территориальной обороны Великого Банства Хорватского Анте Младенович[84] не отрываясь, смотрел на обнаженную женщину, грациозно взбирающуюся по ступенькам вышки перед тем, как снова прыгнуть в воду. Женщине на вид было двадцать три… двадцать пять лет, генералу с его шестьюдесятью с лишним она годилась в дочери, если не во внучки. Но даже так… они все равно смотрелись хорошей парой. Генерал был выше среднего роста, подтянутый, со шрамами на лице, его волосы цвета соли с перцем были коротко пострижены и от него веяло силой… той силой, которая на женщин действует как валерьянка на кошек. Он был надежным… вот почему женщины были с ним далеко не из-за денег.
Хотя и из-за денег тоже. Сейчас вообще почти все — из-за денег.
— Где ты ее нашел? — недовольно спросил архиепископ Коперник.
Генерал усмехнулся.
— На яхте. Каталась с каким-то маменькиным сынком.
— И ты, конечно же, притащил ее сюда. Ты можешь думать головой, а не другим местом, а? Рано или поздно твои бабы доведут тебя до беды!
— Перестань… Если ты дал обет безбрачия, то я на это не подписывался. Это всего лишь глупая телка… не переживай так. Или… генерал похабно подмигнул — хочешь сам ее попробовать? А, Франко?
Глаза архиепископа заледенели.
— Нет, спасибо…
— Как знаешь…
Биография генерала Младеновича — сама по себе могла стать основой для привлекательного остросюжетного боевика, практически каждая ее часть была связана с приключениями, кровью и смертью. Из граничар… родился в том же селении, что и Франко Коперник, только намного раньше… они даже были дальними родственниками. Всю семью вырезали сербы… он тогда болел, лежал в больнице, иначе бы убили и его. С детства — он был хилым, болезненным ребенком, но после того, как погибла семья — он решил стать мстителем и отомстить за своих родных. В этом жестоком краю… жизнь вообще представляла собой сплошную цепь мести… отец мстил за деда… сын мстил за отца и это никогда не прекращалось. В шестнадцать лет — он поступил в Корпус Самообороны — полувоенную организацию, представляющую собой нелегальные вооруженные силы Великого Банства Хорватского. В девятнадцать лет — на его счету было уже больше пятидесяти зверски убитых сербов. На это закрывали глаза… но потом получилось так… нехорошо, в общем получилось… Они как раз вошли в село… а там были какие-то корреспонденты. Левые… непонятно, как там оказавшиеся. Они погнались за ними и сумели застрелить оператора, изъяли камеру. Вот только потом оказалось, что в камере — пустая кассета, а журналист, которого они прекратили преследовать — сумел выжить, вышел на сербов. Сначала — про расправу рассказали русские газеты, потом начали шуметь и все остальные. Журналист был подданным шведского королевства, вассалитета Священной Римской Империи. Священная Римская Империя потребовала арестовать и судить солдат, совершивших расправу над журналистами. Его предупредили, что если он не скроется прямо сейчас, то его убьют. Убьют свои же, чтобы дело не дошло до суда. Младенович дезертировал… в одиночку прошел Черногорию, где хорватов недолюбливают, а каждый мужчина носит два заткнутых за кушак современных крупнокалиберных револьвера. Нанялся на судно матросом за кормежку и билет… судно шло во Францию. Не континентальную, конечно — в Африканскую Францию, которая тоже оказалась католической. Анте Младенович, девятнадцатилетний солдат — граничар с фанатичным блеском в глазах — сошел с судна и через несколько часов — уже стоял перед воротами базы Иностранного Легиона.
В Иностранном легионе он нашел себя. Головорез, вояка, упертый до невозможности — при этом белый христианин, что немаловажно в этих краях. После прохождения жесточайшего отборочного курса — курс, на котором не произошло хотя бы одного несчастного случая со смертельным исходом офицеры Легиона считают неполноценным — он попал в легендарный Первый Парашютно-десантный полк Иностранного Легиона.
В Легионе он прослужил двенадцать лет. По правилам Легиона офицерами в нем могли быть только французы, для не-французов допускалось продвижение только по сержантской линейке званий. Из Легиона Младенович ушел в звании ажудан-шеф (старший адъютант), высшем возможном звании Легиона для иностранцев. Он патрулировал пустыни, сражался в горах, командовал отдаленными постами, нередко попадавшими в многодневные осады. Наконец, он вел войну в Касбе, мусульманских кварталах — как ее метко назвал русский исследователь Лев Гумилев[85] «война ножей, которые всаживались в спину по самую рукоятку». Никто не мог сказать, скольких человек убил или запытал до смерти Младенович — сам он об этом не говорил. Но всем было понятно — много, очень много…
