Действовать сейчас, пока верхние не погрязли во всемирном разбое окончательно!
— А сейчас они еще не погрязли, ты считаешь? — ехидно спросил Алексенок.
Николай что-то начал объяснять, но все уже заговорили, принялись обсуждать происшедшее за общим шумом его голос потерялся.
— Ну вот, наконец-то мы что-то решим — припекло! — довольно потирая руки, обратился Алексенок к Магнолии.
Объяснения Николая он и не собирался выслушивать. Он весь был в благородном порыве. Его краснознаменное лицо стало от возбуждения совсем малинового цвета. Он восторженно дубасил воздух кулаком:
— До каких пор?! Хватит пустых разговоров!
Ух, смельчак, ух, воитель… Магнолия слабо улыбнулась в ответ. Улыбаться было больно — голову опять стиснул черный удушающий обруч боли. Впервые такое с ней было в Старой Пещере.
Она еще пыталась уследить за разворачивающейся дискуссией, пыталась понять, что кричит Матвей, что говорит Ованес, потеснивший на председательском камне Николая, но — тщетно. Жгуты пульсирующих артерий били по вискам, били по внутренностям — и те в ответ сотрясались судорогой неудержимой тошноты. У Магнолии непроизвольно затрепетали пальцы, начали слабеть ноги. «Да что ж такое, не хватало только в обморок упасть», — заторможенно мала она — и тут головная боль внезапно прекратилась.
Магнолия распрямилась, одурело хватая воздух открытым ртом, оглянулась в неожиданной тишине и увидела сбоку, у Торжественной стены, группу непонятных людей в черных страшных масках. В руках у них были короткие тупорылые автоматы. Это еще кто такие?
Все присутствующие тоже смотрели на непонятных людей.
Хлоп! — дохнул ветерок, и еще двое в масках добавились к группе у Торжественной стены. Хлоп! — и еще трое… И тут, не выдержав, завизжала Нинель, замахала руками, прогоняя видение.
И тупорылые автоматы пробудились. Суетливо задергались, размазываясь в злобном тарахтении. У Николая из виска вдруг ударил черный кровяной фонтанчик, Ованес схватился за грудь — и оба начали расслабленно сползать, сваливаться с председательского камня. А непонятные люди, выставив вперед автоматы, продолжали издавать смертельное тарахтение.
Крик стал всеобщим. Нижние супера заметались. Магнолию сбили с ног. Падая, она успела ухватиться за чье-то запястье, запястье дернулось, но она его не отпустила.
Ее потянули, потащили — и тьма окружила ее, холод ласковой ледяной салфеткой промокнул потный лоб, пронзительный высокогорный воздух расправил легкие. Тот, чье запястье она так цепко держала, вынырнул из бойни наружу, в ночь, подальше от Старой Пещеры, и ее вытащил. Магнолия жадно вдыхала холодную черную темноту.
— M-м… — страдальчески произнес голос Атанаса. — Кто это? Ты, Мага?..
— Где мы? Что это было? — в ответ спросила Магнолия и наконец отпустила спасительное запястье.
Привыкающие к темноте глаза различили вокруг ночные звезды — и над головой, и сбоку, и внизу, чуть ли не под ногами. Далеко нырнуть Атанас не смог бы, они наверняка на какой-нибудь знакомой вершине.
— M-м, — скрипнул он зубами, неразличимым силуэтом приваливаясь к большому, блеснувшему в лучах звезд камню. — Достали, сволочи…
— Ты не ранен? — тревожно спросила Магнолия.
— В ногу, в правую… сволочи… — Магнолия пристроилась рядом с Атанасом и угодила рукой в теплую липкую лужицу.
— Ой, кровь! — испуганно вскрикнула она, отдергивая руку. Это у тебя так кровь течет? Ой, надо скорее перевязать… С этим шутить нельзя! Давай перенесемся куда-нибудь к людям. Я знаю, ты их презираешь, но у людей есть свет, есть лекарства… А здесь я ничем тебе не помогу…
Он что-то пробурчал в ответ, и голос его опускался все ниже и ниже к ногам Магнолии — Атанас оседал, скользя спиной по каменной глыбе.
— А? — с готовностью спросила Магнолия, склоняясь над ним.
— Мы на Ташлыке… — еще слабее повторил Атанас, — нырну два раза… на Урчукдоне стоят пастухи… держись…
Магнолия едва успела схватиться за его плечо, как они уже сидели на крутом косогоре среди невысокой колючей травки и впереди слышался рев воды — наверно, Урчукдона. Она совсем не ориентировалась в темноте. Но Атанас, несмотря на свое состояние, ориентировался, видимо, прекрасно. И следующий нырок привел их прямо в дымную саклю с тусклой керосиновой лампой, скудно освещающей деревянный стол, врытый прямо в земляной пол.
Магнолия сразу узнала эту саклю и ее обитателей: седоусого хозяина (он стоял, полуобернувшись к ним от двери, и рот его был приоткрыт), его старшего сына (застыл у топчана в углу с приподнятой ногой в полуснятом сапоге) и младшего сына (ишь, выглядывает с топчана из-под бурки).
— Извините, пожалуйста, — как можно непринужденнее проговорила Магнолия, приподнимаясь с пола (они так и перенеслись в сидячем виде). Потянула вверх Атанаса, помогая ему принять более-менее вертикальное положение. — Моего товарища тут нечаянно поранили. Вот, в ногу. Вы не поможете его как-то перевязать?
Фу, что за нелепость! Появиться среди ночи, наплести про нечаянное ранение и ждать, что тебе бросятся помогать! Только и надежда — что на традиции горского гостеприимства.
И она поволокла Атанаса к лавке у стола — к той самой, на которой так недавно сама сидела. Атанас едва передвигал ногами, тяжело опирался на ее плечо, поскрипывал зубами от боли, но в общем держался молодцом: когда уселся, поднял голову, кивком поблагодарил за помощь, и взгляд у него был подчеркнуто спокоен, почти до равнодушия. О том, что спокойствие это — не совсем искреннее, свидетельствовали только белые, плотно сжатые губы. Да еще сдавленный стон, прорвавшийся сквозь эти губы, когда он попытался руками переместить раненую ногу в более удобное положение.
Брючина на правой ноге ниже колена тяжко намокла кровью, и быстрые капли постукивали по утоптанному земляному полу. Он же истечет кровью!
Магнолия беспомощно оглянулась на пастухов. И с облегчением увидела, что их все-таки не бросят. Седоусый хозяин уже приближался с бинтом и какими-то пузырьками в руках, при этом он говорил что-то на своем языке старшему сыну. А у того уже оба сапога были натянуты как следует, и он уже бежал к двери.
Магнолия была твердой рукой отстранена от Атанаса со словами:
— Ты посиди, девушка, отдохни.
Седоусый, блестя бритым затылком, принялся за рану. В руке у него мелькнул нож, затрещала разрезаемая брючина — глаза Магнолии застлали слезы, она отвернулась.
А старший сын уже принес со двора чайник и алюминиевый таз, присел рядом с отцом, что-то негромко сказал ему.
