Ржавая решетка была увешана узелками — самыми разными, из чего попало. Среди лоскутов одежды, полиэтилена, кусочков проводов, изоленты, ветхой бечевки я даже заметил серебряную цепочку.
Огляделся по сторонам. Никого.
Какое-то оно здесь нелогичное. Я такие штуки видел где-то на черноморском побережье. Туристы, кажется, считали модным повязать ленточку на дерево, чтобы потом еще раз к нему вернуться. Бедное дерево.
Я снова осмотрелся. Тротуар, забор, заросли, мертвая неотложка с выбитыми стеклами. Напротив — дом. Прогнившая автобусная остановка. Ничего примечательного.
Кому взбрело в голову сюда возвращаться? Зачем? Может, еще до анабиоза здесь какое-то место было примечательное? Да нет. Эта мишура за годы, проведенные на свежем воздухе, превратилась бы в прах. Ее недавно повязали.
Ерунда какая-то.
Я уже развернулся в сторону центра и собрался продолжить путь, когда из арки дома вышел человек. Он прищурился после полумрака, быстро сориентировался и твердым шагом направился через дорогу в мою сторону.
Я напрягся. Мужчина был одет в выцветший комбинезон и берцы. Подтянут, крепко сложен. Оружия в руках заметно не было, но черт его знает…
— Привет, — обронил он, даже не глянув на меня. Подошел к решетке с мишурой и, безошибочно определив, сорвал одну из проволочек. — Первый раз?
— Что первый раз? — не понял я.
— Понятно, — кивнул он и наконец удостоил меня взглядом. В глазах пульсировала растерянность, никак не вязавшаяся с образом уверенного в себе мужчины. — Не советую тут метку ставить. Я четвертый круг уже нарезаю. Ноль эффекта.
— Хорошо.
— По Ленинскому тоже бесполезно. Попробуй свернуть в Парк Горького.
— Хорошо, — повторил я. Осторожно спросил: — Ты сам-то куда идешь?
— Не важно, — быстро сказал мужик, отступая на шаг. — За мной не ходи. Я с одним уже пробовал — без толку.
— Да я и не напрашиваюсь, — пожал я плечами.
— Не веришь мне, ни хера не веришь, — констатировал мужчина, машинально обматывая проволочку вокруг большого пальца левой руки. В его голосе послышались истерические нотки. — Ну и хер с тобой, пионер.
Он развернулся и, не простившись, зашагал прочь. Вышел на центр проспекта и уверенно запетлял между легковушками.
Я посмотрел мужику в спину.
Никак не могу привыкнуть к невменяемым. Вроде немало уже встретил на своем пути, а привыкнуть не могу.
Озираясь, я пошел дальше. После встречи с незнакомцем внутри остался гадкий осадок. Понятно, что в последние дни приятных впечатлений от людей было крайне мало, но тут… Какое-то особое чувство. Вроде и не врал этот мужик, но и ничего толкового не сказал. Шарахнулся, словно я с ним заговорил, а не наоборот. И еще этот тон. Будто знает не в пример больше моего.
Ленинский проспект опять был безлюден. Впереди уже виднелся поворот, за которым Садовое, ныряет в туннель. Маячил на площади памятник Ленину. Уже недалеко. По Якиманке, через центр…
Я притормозил.
Что-то не так. Показалось, или проспект начал изгибаться гораздо раньше, чем должен был?
Я всмотрелся в дома. На той стороне проспекта, возле высотки возникло движение. Парочка пенсионеров, видимо, давно ошивалась у дверей магазина, но я не обратил на них внимания, потому что старики стояли неподвижно. А теперь, искоса поглядывая на меня, они начали тихонько шагать поперек улицы, волоча за собой ведро, то и дело нагибаясь. Я даже не сразу понял, что они делают. Дед наклонялся, макал кисть в краску и проводил жирную полосу на асфальте, бабка подтаскивала ведро. Раз, два, раз, два. Постепенно — от бордюра к ближайшей легковушке — стал угадываться косой пунктир, наподобие дорожной разметки.
— Уйди! — гаркнул дед, не успел я сделать и шага в их сторону. — И так проку мало, а ты еще хлеще спутаешь.
Я развернулся и, сдерживая себя, чтобы не перейти на бег, заспешил в сторону Калужской площади. Ощущение неправильности происходящего крепло с каждой минутой. Если до того, как я впервые прошел через стену света, вокруг творился более-менее обоснованный кошмар, то теперь он грозился перерасти в фантасмагорию. Но какая-то логика во всем этом присутствовала. Просто я еще не уловил, какая именно…
Уже почти дойдя до угла громоздкого здания, я вдруг понял, что впереди больше нет памятника вождю мирового пролетариата. Только… прямой, как стрела Ленинский проспект, который здесь должен был упереться в площадь и перетечь в Большую Якиманку.
Должен был.
По левую руку тянулся забор, по правую — сталинские высотки.
Я прошел по инерции еще метров десять и остановился возле решетки с мишурой. Ленточки, проволочки, целлофанки, серебряная цепочка…
Сердце колотилось, как бешеное, по спине тек пот. Мне хотелось развернуться и побежать обратно. Сквозь стену света, к Ивану и надсмотрщикам монастыря, таскать могильные плиты. До посинения таскать и ни о чем не думать. А лучше запереться в келье и таращится на капли, летящие снизу вверх!
Я уперся ладонями в колени, несколько раз глубоко вздохнул, взял себя в руки. Унял накатившую панику. Неимоверным усилием остановил скачущие мысли.
Так.
По очереди.
Сначала в сознание просочилась жуткая догадка: вторая золотистая стена, к которой вывел меня Иван, не являлась продолжением предыдущей. Тут все было по-новому. Не так, как до первой стены. Не так, как между первой и второй. Значит, стена… не одна…
Стоп. Пока хватит. Это обдумаю позже.
Следующая мысль пугала еще сильнее. Если в монастырской келье вода текла в обратном направлении, то здесь… Здесь…
Дальше думать не хотелось. Получалось, что вокруг нарушены законы физики. Фундаментальные.
Я еще раз глубоко вздохнул. Разогнулся и посмотрел на уходящий вдаль проспект. Нет, это вовсе не оптическая иллюзия. Все реально. Просто здесь нарушено одно из трех линейных измерений. Длина, ширина или высота. Не полностью, конечно, иначе мир просто не смог бы существовать. Частично.
Понимание всего этого пришло как-то разом, навалилось, сгребло в уродливую кучу кусочки мозаики.
Что там сказал мужик? Четвертый круг нарезает?
Взгляд зацепился за мишуру. Десятки, сотни ленточек и проволочек. Люди здесь отмечают маршрут, ставят вешку. Потому что не могут попасть из точки «А» в точку «Б».
Я почувствовал, как страх холодной змеей возвращается внутрь, обвивает позвоночник, стискивает органы, морозит кровь.
Ни в коем случае не поддаваться. Идти. Пробовать. Петлять и блуждать, но не останавливаться. Ни за что! Остановка — смерть. И не зря псы рыщут в окрестностях. Они ждут тех, кто остановится.
