– С ума сойти, – произнес обычно не особо впечатлительный Шевцов. – Даже если мы отсюда не выберемся, Кот, я тебе благодарен. – Такого я в жизни не видел.
– А ты уверен, что мы – в жизни? – бледно произнес Кот.
– Что ты имеешь в виду?
– Что мы не утонули, и все это – не агония умирающего мозга. Я слышал, что так бывает – когда мозг умирает, и начинает мерещиться всякое…
– А пошел ты к черту, Кот! – рассмеялся Шевцов. Сладко потянулся, сел на край скалы рядом с Акимом. – Даже если мы умерли – то это нехудший вариант. Считай, в рай попали – скажи, Аким?
– Лучше бы мы умерли, – бесцветно сказал тот. – Дурное это место.
– Тьфу, и ты туда же, – проворчал контрразведчик. – Ну чем оно хуже, чем какое-нибудь болото по соседству с «порченой землей» или «комариной плешью»?
Кот хотел было поддержать Шевцова: он сам живое свидетельство безжалостности Зоны. Влезешь в «порчу» – и остается только гадать, во что обернется твоя человеческая природа. Ладно если третий глаз на затылке вырастет, как у Зоркого, – это даже в жизни пригодиться может. А если начнет тебя поглощать изнутри какая-нибудь дрянь – вроде той «сети», что медленно убивает его? И только дурак думает, что сталкер ходит в Зону, как на праздник. Хотел сказать – но слова застряли у него в горле.
Что-то знакомое почудилось ему в глубине плато, шагах в ста от обрыва. Он медленно, как загипнотизированный, направился в ту сторону, разглядывая открывающиеся детали.
Наспех сооруженная стенка из бетонных блоков, пыльный шлагбаум над потрескавшимся асфальтом, башня бэтээра, торчащая за мешками с песком, колышущийся на ветру брезент палатки «по ту сторону». И выцветшая тряпица флага, трепещущая на устремленной в небо антенне.
Блокпост.
– Ого, – сухо произнес шедший по пятам Шевцов. Замер, инстинктивно пригнулся, чуть присел. Взгляд его забегал, остро подмечая детали. – Так, медленно отходим, пока не засекли.
– Нет здесь никого, – глухим, треснувшим голосом отозвался Кот.
– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Шевцов.
Сталкер не ответил. Просто медленно двинулся вперед. Ноги отказывались слушаться, как отказывался разум верить в увиденное. Потому что это были те самые бетонные блоки, и даже выбоины от пуль – на знакомых местах. И гильзы, обильно рассыпанные перед стенкой, и тыква в простреленной каске, нахлобученная на арматуру шутником Лехой.
И лужа запекшейся крови под пулеметным гнездом.
Тот самый блокпост.
Его компактный, персональный ад.
– Эй, ты чего? – позвал Шевцов.
Кот не слышал. Он обошел большие, тяжелые бетонные глыбы, установленные перед шлагбаумом, – те самые, что должны защищать блокпост от попыток прорваться на скорости и которые сейчас были сдвинуты, расколоты и покрыты копотью. Рядом все еще дымились остатки взорвавшейся «шишиги» – ГАЗ-66, управляемого неизвестным смертником. Никто тогда и не понял, что это было. Что за нападение, кто за ним стоял? Откуда взялись десятки головорезов, полезших вдруг на хлипкое укрепление с окрестных гор? Все же знали – война давно закончилась, а контртеррористическая операция не предполагает открытых боевых действий. Все думали, что бандитов ловко перехватывают на тайных тропках бойцы специализированных отрядов, а их дело на блокпосту – проверять редкие автобусы с пьяными и довольными сноубордистами, даже не задумывающимися об опасностях этих мест.
Он и сам не задумывался. Где-то на бессознательном уровне он стремился забить в себе мрачное и темное прошлое, туго переплетенное с Зоной. Страшные, враждебные человеку места, покалеченный Гвоздь, прикованный к несвежей постели, вся эта тоска и безжизненность куда-то исчезли, едва пришла повестка в военкомат. Многие пытаются избежать призыва – но только не он. Повестка казалась ему путевкой в другие, экзотические, страны – да так оно по сути и было. Кому как – а ему все здесь давалось легко – что боевая подготовка, что обретение собственного места в стае. Наверно, сказывалось суровое детство в «предзоннике», приучившее к преодолению трудностей и неизменной аскезе. Он уже начал думать, что стал таким, как все, и ребята думали так же.
Они все были как на подбор – как в пропагандистском кино про дружную армейскую семью. Скажете, так не бывает? Можете оставаться при своем мнении. Но в этом недельном стоянии на блокпосту он ощущал себя, как на курорте, в окружении лучших друзей. Или в пионерском лагере – для тех, кто знает, что это такое. Служба воспринималась не в тягость, скорее как дополнительное развлечение, бонус к высокогорному отдыху. В перерывах между нарядами Миха Стратокастер бренчал на раздолбанной гитаре, и все дружно голосили любимые песни, преимущественно искаженные до неузнаваемости и обильно сдобренные фривольностями. Стас Хмурый метал картишки, и, хотя играли не только на интерес, до поножовщины ни разу не доходило. Миха Шпион тайком царапал что-то в раскисшей от дождей тетради, и говорили, что пишет он то ли стихи, то ли роман из армейской жизни. Жаль, не довелось почитать, небось многое удалось бы про самого себя выяснить. Отцы-командиры сильно не досаждали, а собственный комод, сержант Перебейнос, хоть и был суров, но не стремился непременно оправдать фамилию перед подчиненными. До того дошло, что Кот сам едва книжки читать не начал, даже о поступлении в институт задумался – после дембеля, естественно. И ему бы насторожиться тогда – потому как так не бывает, что-то подозрительно тихо и радужно складывается. Но он просто жил – бездумно и довольно, как медуза в привычной среде. Но длилось это недолго.
Когда впереди, за бетонным бруствером, в облачке пыли показалась «шишига», он еще не осознал, что так приближается неизбежность. Да и никто не мог этого знать.
Могло показаться, что кто-то щелкнул тугим железным тумблером. Щелк – и все изменилось. Словно он провалился в другую, страшную реальность, переместившись в одно мгновение лет на пятнадцать назад, когда в горах действительно шла война, когда каждый блокпост был крепостью, а человеческая жизнь ничего не стоила. И привычная, размеренная, по уставу, жизнь взорвалась этой дикой «шишигой». Вспышка, звуковая волна, лениво доползшая вслед за светом, – и удар, поваливший с ног всех, кто стоял за бруствером. А потом со всех сторон полезло яростное зверье с автоматами, обвешанное РПГ и ручными гранатами.
Лешку-шутника убило первым – он вышел вперед – остановить этот взбесившийся грузовик. А когда понял, что грузовик не остановится, – было уже поздно. Он сгинул бесследно в клубах оранжевого пламени. Спасибо комбату-«перестраховщику», устроившему бетонную «змейку» с запасом, – иначе хлипкие укрепления смело бы к чертовой матери, и оставшихся в живых осталось бы просто добить.
