При этих словах Кобальт просиял, сразу же оценив возможность такого сотрудничества:
- Будьте спокойны, Доктор, мы сами не любим, когда вояки лезут в наши дела, и всякий кто проболтается, будет наказан.
Сталкеры одобрительно загудели и почему то посмотрели на Рябого, что в наглую протолкнулся наперед:
- Если вам надо на Периметр, то я проведу…
- Сиди уже, охранничек – обронил стоящий рядом сталкер – сам пойду. Мне надо пару слов сказать, если они не против.
Доктор согласно кивнул, ударил с Кобальтом по рукам и, направляясь к выходу, подозвал одного из кеноидов:
- Вега, щенки остаются на твоем воспитании, все не так уж безнадежно.
Щенки подкатились к рослой Веге, которая обвела разинувших рот сталкеров многозначительным взглядом и не спеша вошла в дом, который занимал Рябой. Рябой попробовал было преградить ей дорогу, но та показала клыки и, под хохот сталкерской братии сконфуженный «охранничек» пробкой выскочил через окно. Даже Хворост выдавил что-то вроде улыбки, посматривая, как Рябой растерянно чешет затылок, а вызвавшийся в проводники сталкер догнал лесников и скрылся вместе с ними в колышущихся травах.
- Вы помните меня? – спросил сталкер у Доктора, который изучал ленту Периметра, тоненькую, едва заметную линию у горизонта, отделяющую небо от земли и прошлое от настоящего.
- Ретроспект… – задумчиво произнес тот.
- Что? – переспросил удивленно проводник, осторожно вышагивая из шуршащей травы на дорогу, где виднелись свежие заплатки асфальта, который военные решили обновить вместе с восстановлением слизанной безвестью стены.
- Зона это ретроспект, попытка заглянуть в будущее, всматриваясь в прошлое – повторил Доктор и, оторвавшись от своих мыслей, кивнул – конечно же, я вас помню: рваная рана брюшной полости и последующее заражение крови.
- Точно – просиял сталкер – я ведь и поблагодарить вас толком не успел.
- Пустое – отмахнулся Доктор, посматривая на посеревшее небо – благодарность это слова, дела важнее.
- Вот потому и вызвался, остальные струсили при виде собачек, а я помню, как они меня подранного упырем на хуторке нашли и на спинах выволокли, век этого не забуду. Как видите, до сих пор молчал о них, держу слово. Ваша новость про Коридор плохая новость - но не все так уж плохо, есть обходные пути и помимо болот - дорога старательно забыта, но иного выхода сейчас нет.
- А вот это уже интересно, показать сможешь? – остановился при виде подозрительного шевеления в траве Кипарис.
- Это «зыбь», ничего страшного - можно обойти сбоку. А дорогу покажу, конечно, но там стрелять придется.
- Мы только и делаем, что стреляем, в основном друг в друга – отозвался Ирис – так что дело привычное. Мы не лыком шиты, да и ты бывал на Глуши.
- Ну, добро, коли так. Отдам старые долги, а может новых заодно наберусь. Я Бурлак, если забыли.
- Прикольно – ухмыльнулся Кипарис – ладно, Бурлак, время дорого, а небо что-то хмурится. Надавим на ноги.
Судя по развевающемуся на флагштоке знамени и стройным рядам личного состава, официальная часть все-таки началась без них. Прибывший на Периметр генерал Одинцов говорил что-то патриотически возвышенное и лесники уже начали тайком зевать и переминаться с ноги на ногу. Вдали от родных Глуши, на простреливаемом пространстве, они чувствовали себя очень неуютно, к тому же многих начало лихорадить и ломать - за последние дни остаточная энергия безвести истощилась. Когда вихрем ворвавшийся в строй Кипарис оттолкнул в сторону хмурого Малюту, тот собрался было сказать что-то резкое, но, увидев Доктора, застыл с открытым ртом и выпученными глазами. На шум обернулись остальные, и сразу образовалось бурное смешение рядов, сопровождаемое возгласами крайнего удивления. Лесники проявили изрядное наплевательство к протоколу проведения торжественного построения, и генерал, будучи вынужден самолично вмешаться в это безобразие, протиснувшись сквозь их ряды, тоже застыл, увидев как Доктор, качаемый руками лесников, взлетает над головами. Смущенный Доктор вырвался из объятий и подошел к Одинцову:
- Ну что с ними поделаешь, чисто дети, ни на минуту нельзя отлучиться.
- Но ваши бойцы утверждали, что вы погибли в Коридоре – генерал растерянно посмотрел на дырявый плащ Доктора.
- Вести о моей гибели весьма поспешны, к тому же я совсем не готов к смерти. В нашем возрасте, знаете ли, к подобным вещам надо готовиться основательно, тщательно взвешивая.
Генерал приобнял Доктора, подвел к трибуне, и над Периметром раздалось эхо торжественного салюта в честь чудесного воскрешения идейного вдохновителя лесников. Доктор растрогано вздыхал, а генерал, печатая слова, вторично зачитал приказ верховного командования о причислении лесников в ряды службы пространственной обороны, с присуждением им звания отдельного гвардейского полка. Под самый конец из дверей вышел солдат, держа огромный фанерный ящик, поставил на землю, и застыл по стойке, смирно ожидая дальнейшего приказа. Одинцов хитро ухмыльнулся:
- Чего стоишь, солдат? Лучше убегай! Гвардейцы …почта!
В глазах солдата мелькнул ужас, он отскочил было сторону, но лесники уже начали качать и его, под самый конец забыв поймать, разнесли ящик в клочки, сжимая в руках конверты, радостно вскрикивая и хлопая друг друга по плечам:
- Бардак – подытожил Одинцов, заложив руки за спину – и как вы с ними справляетесь, это же сущие анархисты.
- И не говорите, места то дикие, кругом зверье и до ближайшего клуба на танцы только в самоволку через Периметр.
Генерал захохотал, собирая с трибуны бумаги и осекся, взглянув на встревоженное лицо Доктора. Не успел он спросить, что случилось, как над Периметром пронесся протяжный леденящий вопль. Лесники схватились за оружие и, отталкивая в сторону растерявшихся и смешавшихся солдат, устремились через раскрытые ворота в сторону казарм. Доктор сорвался с места, сходу взяв спринтерскую скорость, генерал едва успел остановить солдат и устремился за ним, крича вдогонку:
- Да скажет мне хоть кто-нибудь, что тут, черт возьми, происходит?
- Так кеноиды воют только в одном единственном случае – когда чуют выворотника - бросил через плечо Доктор.
Генерал влетел в аудиторию для совещаний, откуда доносился сверлящий уши вой, протолкнулся через толпу лесников ощетинившихся новенькими, только что выданными грозами в сторону дальнего угла, где припав к земле и оскалив в бешенстве клыки, сверкали огненными глазами взбешенные кеноиды. Глаза Одинцова широко распахнулись в узнавании, лицо побледнело, и он только и смог выдавить пересохшими губами:
