— Да. — Кивнул Дэвид.
— Может быть, ты заодно порадуешь нас какими–нибудь идеями относительно того, кто мог бы захотеть восстановить род этих ангелов?
— Увы.
— Насколько я помню, — задумчиво произнесла баронесса, — власть над некоторой частью сил и способностей Кадмона получил Баалхэаверд — один из Владык Преисподней…
— Да, об этом я тоже читал. Не желая подчиняться тому кто пленил его — а этот адский властитель сыграл незаметную, но, как потом оказалось, ключевую роль в создании той ловушки, которую подсунули Кадмону — Дарующий Имена отрекся от себя и перестал быть. Но дело в том, что Баалхэаверд вскоре после этого так же сгинул, и не похоже, что он многое сумел отнять у Кадмона. Когда Дарующего Имена загнали в угол, он действовал по принципу «ни нашим ни вашим»…
— Но именно этот дар — дар сотворения ангелов–убийц — мог сохраниться, — возразил Эдвин. — А потом его получил кто–нибудь из тех Владык Ада, что захватили земли Баалхэаверда после его исчезновения.
— Как ты себе это представляешь? — засмеялся Дэвид. — Лежит магический дар в сундуке в подвале заброшенного адского замка?..
— Ты зря смеешься. Выглядит тупо, но могло быть и так.
— Послушай, это же не предмет. Это способность. При том способность, присущая не какому–то конкретному человеку, а Первочеловеку… можно сказать, богу людей.
— Вот именно. Если речь идет о свойствах бога или лорда, на более низком уровне существования они легко могут быть выражены и воплощены в виде вполне конкретных осязаемых предметов. С тех пор, как мы начали изучать атрибутивные заклинания, мне кажется, такие вещи уже не должны тебя удивлять.
Дэвид почесал нос. Что–то в этом было, но…
— Не знаю, — с сильным сомнением промолвила баронесса. — Мне кажется, что наш гость в данном случае прав… Не могу представить себе адского лорда, который станет использовать таких чудных и высокоморальных ангелов, как вы. Не потому, что не захочет, а потому что не сможет. Вы — порождения Небес, как и те ангелы, по образу которых Кадмон создавал своих убийц. И кто бы ни затеял эту игру, он должен уметь управлять силами Царства Небес не хуже тамошних властителей.
— Возможен еще один вариант, — сказал Эдвин. — Эта сила пробудилась сама, без чьего–либо личного участия… скажем, отделилась от Кадмона в ходе продолжающегося распада его огромного метафизического тела… создала аномальную зону в арайделинге Света… а потом в поле ее влияния оказались притянуты те, кто после переработки сделался ее первоначальными адептами… и образовался этот фанатичный орден, который, в свою очередь, влиял на аномалию до тех пор, пока вся эта система не приняла свой нынешний вид. Как вам такой вариант?
— Да, это был бы самый оптимальный вариант, — согласился Дэвид. — А главное, он приятен тем, что оставляет надежду какому–нибудь ушлому колдуну, — произнося это, землянин старательно не смотрел в сторону молодого барона, — добраться до ключевых нервных узлов означенной аномалии и установить над ней свою власть.
Эдвин широко улыбнулся.
* * *
Ту ночь они провели в замке Вилиссы. Дэвид получил в свое распоряжение комнату в верхней части северо–западной башни. Хотелось отоспаться за два последних года, просто лечь в кровать и погрузиться в омут без сновидений — но прошел час, и он понял, что заснуть так и не сможет. Чересчур мягкая кровать — он слишком привык к жесткому ложу Обители. Непривычная обстановка. Дэвид убрал постель и сел на полу, скрестив ноги. Существовали специальные медитативные техники, способные послужить в качестве замены сна, и он собирался воспользоваться ими — сознанию и телу в любом случае требовался какой–то отдых. Но погрузиться в медитацию он не успел — заметил вдруг за окном какое–то движение и услышал негромкий скрежеще–цокающий звук, как будто кто–то с той стороны царапал подоконник. Глухое хлопанье, и — тишина. Дэвид подошел к окну, гадая — что это? Похоже на птицу, но в Хеллаэне птиц нет. Птицы летают на солнечной стороне мира, в Светлых Землях. Здесь летают демоны, вот только, если это действительно демон, каким образом тварюшка сумела преодолеть защитное поле замка? А может, все проще? Отвалился кусок штукатурки и по пути вниз шаркнул по стене рядом с окном…
Но это была не штукатурка и не демоническая бестия. На подоконнике, по ту сторону стекла сидела самая настоящая птица. Ворона. И довольно крупная. Секунд пятнадцать Дэвид тупо пялился на нее. Ворона в ответ рассматривала его — сначала правым глазом, а затем, повернув голову, левым. Птица казалась совершенно спокойной, и даже когда Дэвид резко поднял руку, чтобы протереть глаза, не пошевелилась. У землянина возникло чувство, что эта тварь прилетела сюда специально, только чтобы посмотреть на него. Он протянул руку к задвижке, еще не зная, что хочет сделать и чего ждет — послания? нападения? зловещего пророчества?.. — когда обнаружил, что его рука все тянется и тянется, растягиваясь до бесконечности, но не приближаясь к цели… Он тянулся — уже не рукой только, всем телом, превращаясь в линию, закручиваясь в каком–то космическом водовороте, исчезая в качестве существа самостоятельного и становясь элементом какого–то безумного, многомерного уравнения…
Проснулся и сел на постели — все еще с вытянутой вперед рукой, устремленной к недостижимой задвижке. Полумрак, тишина, мягкие перины. Похоже, он все–таки заснул. Заснул и увидел сон о том, как мучается бессонницей. И птица — тоже часть сна. Ну конечно же. В Хеллаэне вороны не летают.
В Небесной Обители ученики жили в комнатах по двое. Не из–за недостатка помещений — тут важен был воспитательный момент: ученику как можно скорее следовало понять, что у него нет ничего своего, и даже помещение для сна он должен делить е кем–то. Общежитие позволяло лучше контролировать каждого отдельного члена Небесной Обители — в тот период, когда он еще нуждался во внешнем контроле. По мнению мастеров, в Обители не должно было существовать мест, куда можно было бы сбежать для того, чтобы побыть наедине с самим собой. Ведь человек внутри себя испорчен и мерзок, для чего ему одиночество? Спасение возможно лишь в коллективе, но не во всяком, а в единственно правильном — в том, в котором новичкам повезло оказаться…
Соседом Дэвида по комнате с самого начала был некто Шоар кен Зхадар, нелюдимый и молчаливый хэллаэнец. На вид ему было около сорока лет, реальный же возраст так и остался для Дэвида тайной, хотя землянин по ряду косвенных признаков склонен был предполагать, что Шоару больше ста, но меньше пятисот лет. Шоар принадлежал к так называемой «городской аристократии» — его предки происходили из феодальной семьи, были младшей, боковой ветвью рода, поссорились с основными наследниками и переселились в город. Никаких владений у этой ветви кен Зхадаров давно уже не было, сохранились только фамилия и амбиции. Несмотря на скрытность Шоара, по его реакциям и отдельным фразам Дэвид потихоньку составлял психологический портрет своего соседа — не прикладывая к тому никаких специальных усилий, это происходило само собой, неизбежно, просто потому что они были вынуждены проводить бок о бок немало времени. Уже в первые месяцы у Дэвида сложилось впечатление, что Шоар готов продать душу и тело ради власти, которую здесь сулили, при том ради власти как таковой, без всяких дополнительных мотивов — сама власть, личная мощь была единственным и всепоглощающим мотивом хеллаэнца. Дэвиду люди такого рода не слишком нравились (а Шоару, в свою очередь, землянин казался слишком мягкотелым) но они были принуждены жить вместе и вынужденно смирялись с неудачным соседством. Конфликтов не было — в первые месяцы обучения тренировки слишком выматывали обоих, чтобы оставалось время и силы на что–то еще; не сговариваясь, они «поделили» комнату и с тех пор старались не заходить на «чужую» половину и не доставать друг друга бессмысленными разговорами. Позже — как и все, кто выжил в Обители — Шоар переменился. Жажда власти переросла в религиозный пыл. Фанатиками, в той или иной мере, стали все ученики, но в каждом отдельном случае на эту святую веру, вспыхивавшую в сердце новорожденного Служителя, накладывали свой отпечаток его прежние наклонности и личные свойства характера. Дэвид желал — до того, как вспомнил все (да и после возвращения воспоминаний желал столь же искренне, хотя уже и не столь всецело) — служить благому источнику из–за того, что его привлекало царство всеобщей гармонии и справедливости, которое этот источник — через своих служителей — должен был в скором времени установить. Ведь в мире объективно есть зло, боль и страдания: никто не желает их для себя, но слишком многие с легкостью причиняют зло другим. Мир — не именно Хеллаэн, а мир вообще, вся вселенная, куда входили и Темные Земли, и сателлит Терры под номером 1158А — был неправильным, в нем что–то было не так; благой источник — через мастеров Обители — обещал эту неправильность исправить, и именно это обещание, надежда на грядущее царство света и всеобщей любви «зацепили» Дэвида.
