— Лешка, не начинай, — рыкнула Люська. — Мне его внимание, как… как…
Я засунул дробовик в кобуру за плечом и обнял сестру.
— Пойдем, родная. Обещаю, что заступлюсь за тебя.
— Да я и сама за себя заступлюсь! — огрызнулась Люська и тут же чмокнула меня в щеку. — Прости, рассердил он меня чего-то…
Пустыня пылала жаром. Вся серая каменная равнина раскалилась подобно тефлоновой сковородке, и я уже пару часов как ощущал себя поджариваемой сосиской. Люська, сидевшая сзади меня, ехала молча, но я ощущал, что она тоже страдает. Не страдала, похоже, одна только Маня, что, как и вчера, мирно спала, свернувшись на сумке у меня между ногами. Гивера, по-видимому, задалась целью выспаться на месяцы вперед, что как раз и было весьма возможным, учитывая соотношение времени этого мира с остальными.
Я не знал, сколько еще оставалось до горной гряды, к которой мы направлялись, но ясно было, что еще немало. Путь нам обозначали более светлые камни, поставленные друг на друга, образующие этакую редкую светлую цепочку в серой пустыне с расстоянием около ста — ста пятидесяти метров между «звеньями». Кто-то заботливо проложил эти указующие вехи, иначе никаким другим образом присутствие какого-либо торного пути в этой пекельной серости определить было бы невозможно.
Не могу сказать, что мы быстро перемещались: Имар с Саньком шли пешком, и мне приходилось ехать на минимальных оборотах, чтобы они не отстали. Впрочем, с какой скоростью мы ни двигались бы, для меня все было бы медленно: больше двух земных месяцев за местный день! Сумасшедший бег времени вызывал оторопь и угнетал своей непоправимостью. Время не остановить — это я понимал всегда, но такое ускорение меня просто приводило в ужас. В голове все время вертелась мысль о том, что пять дней пребывания здесь — это год на Гее…
А там меня ждет Илона. И ждет уже больше полугода. И еще вокруг нее увивается ненавистный мне Жан! А я должен был вернуться максимум через пару месяцев…
— Слушай, Сань, — обратился я к штурману, уныло плетущемуся рядом с мотороллером в красной футболке-безрукавке с разводами соли на спине и моих спортивных штанах, что натянул вместо испорченных горючей жидкостью джинсов.
Мои штаны были явно коротковаты ему, и он имел довольно забавный вид, шагая оригинальной прыгающей походкой, мелькая бледными, незагорелыми щиколотками над замызганными кроссовками. Свой небольшой рюкзачок вместе с автоматическим пистолетом и трехлитровой баклагой с водой он еще в начале пути приторочил поверх канистр с бензином и весь путь по относительно ровной равнине проделал, опираясь рукой о багажник мотороллера. При этом он нацепил на себя настолько страдающую мину, что наивная и сердобольная Люська даже предложила мне шепотом, чтобы он проехался пассажиром, а она тем временем размяла ноги…
— Слушай, Сань, может, имеет смысл нам с Людмилой поехать вперед и вернуться за вами на «Скании»?
Санек снял замызганную бейсболку и вытер со лба пот, покосился на Люську, сделал «умное лицо»…
— Я же объяснял: горючего нет, — снисходительно бросил он. — Этот двигатель, что нам на Шебеке поставили, работать отказывается. И там, наверное, свои халтурщики! Ну а родной движок «Скании» не хочет работать, так как с него привод перекинут на шебекский…
— И откуда ты так в машинах разбираешься? — ехидно спросил я, непроизвольно раздражаясь от вида его задумчиво-мудрой в этот момент физиономии.
— Да ведь ясно же! — недоуменно откликнулся Санек, но тут же испугался подвоха с моей стороны и поспешно добавил: — Данилыч тоже так утверждает…
Я хмыкнул и аккуратно обогнул одинокий валун, попавшийся на дороге. Санек был вынужден отпустить багажник, и я подъехал к невозмутимо топающему по пустыне Имару. Пионец (по-другому я не знаю, как его и именовать — ну не «аканэвец» же?) шел в легкой свободной бежевой рубахе с широкими рукавами и просторных темно-синих штанах, утыканных многочисленными объемистыми карманами. Его пояс также состоял из многочисленных карманов-сумок, набитых различным добром. Снайперский комплекс он нес на плече, словно не желая повесить его на ремне за спину. Повязав светлым куском материи голову, Имар напоминал теперь какого-то пирата, и отросшая небольшая борода только усиливала это сходство. Если бы я не знал его немного, то скорее принял бы пионца за разбойника, чем тех бедолаг, что пострадали от его стрельбы.
Несмотря на жару, Имар легко шел по пустыне, не испытывая, по-видимому, никакого дискомфорта. Я еще вчера обратил внимание на его обувь: на ногах Имара, вместо тяжелых ботинок, что он носил на Пионе, красовались легкие сандалии, пошитые из кожи. Произведение местной обувной промышленности? По крайней мере я таких сандалий, напоминавших больше мокасины с вентиляцией, у нападавших ночью разбойничков не наблюдал. У тех, скорее, были плетенные из кожаных ремней вьетнамки, а здесь и пальцы ног защищены усиленной кожаной вставкой, и подошва…
— Имар, из чего у тебя подошва? — спросил я.
Пионец приподнял удивленно брови, переложил винтовку поудобнее.
— Данилыч резину дал. Сказал — со старой камеры…
— Погоди, — заинтересовался я, — это ты сам себе обувку соорудил?
Имар кивнул.
— Сам пошил? — оживилась Люська. — Молодец какой! А мне можешь пошить? А то я в кроссовках мучаюсь: тут так жарко…
Имар кинул быстрый взгляд в сторону Люськи и промолчал. Отлынивает? Или ему неприятно делать что-то для белокожей девушки? Он же нацист-партизан. Кто знает, что творится в этой темной голове, какие мысли бродят…
Пионец остановился. Я также притормозил мотороллер. Имар приложил ладонь козырьком к глазам, всмотрелся в увеличившуюся в размерах горную гряду и полез в один из своих многочисленных карманов, достал такую знакомую мне трубку портативной рации…
И как я забыл, что в «Скании» есть радиостанция?! Да и почему Санек с Имаром раньше не попытались связаться с Данилычем, чтобы передать ему о том, что нашли меня и возвращаются назад?
— Теперь рация должна брать, — ответил на мои невысказанные вопросы Имар. — Поселок находится в долине между склонами, а те экранируют радиосигнал. Теперь мы вышли напротив входа в долину, и сигнал должен пройти.
К нам подсеменил угрюмый, старающийся не смотреть на Люську Санек.
— Есть сигнал? — буркнул он.
Имар включил рацию и протянул ее мне. Я приложил прямоугольник, больше похожий на мобильный телефон, к уху и проговорил в молчаливый, еле слышно шипящий эфир:
— Данилыч! Данилыч, ты меня слышишь?
Какое-то время трубка молчала, и я еще пару раз проговорил заклинание вызова водителя. Наконец в трубке что-то щелкнуло, и далекий женский голосок проговорил с легким акцентом:
