Майор, уезжая, приватно пообещал меня к себе перетащить, как только сам устроится на новом месте. Но как только Вахрумка уехал, то новый начальник королевских инженерных войск генерал-майор Штепке на следующий день сослал меня на полигон, помощником начальника по военно-технической части. Формально повышение, обер-офицерская должность, а фактически ссылка.
Когда провожали Вахрумку на вокзал, от перрона медленно отходил санитарный поезд.
В раскрытых дверях одного из вагонов стояла в небрежно накинутой на плечи длинной дорогой шубе знакомая мне чернявая незнакомка и курила черную пахитоску через длинный янтарный мундштук.
Дама с Вахрумкой любезно раскланялись, но они даже перекинуться словом не смогли из-за паровозных гудков.
Я все смотрел в хвост поезда и как наяву вспоминал пляшущий перед моим носом заряженный револьвер под аккомпанемент сладострастного женского рычания. И ее расфокусированный взгляд новорожденной. И сладкое лоно ее…
Вахрумка потянул меня за плечо.
— А?.. — вздрогнул я, отрывая свой взгляд от далеко уже ушедшего от вокзала хвоста санитарного поезда.
— Понравилась? — усмехнулся майор, кивая на ушедший поезд.
— Понравилась, — не стал я лукавить. — Кто она?
— Она… — Вахрумка покрутил в пространстве распяленными пальцами. — Красивая женщина… Светская дама… Львица… И по совместительству супруга известного тебе барона Тортфорта.
Опять мне обшлага менять, теперь на красные. Не шить же, в самом деле, новый мундир каждые четыре месяца. На кепку скрещенные пушки цеплять. Я теперь артиллерист.
И опять фотографироваться на парадный портрет, тем более что с новым званием я этого еще не сделал. Семья Оле, наверное, уже не столько гордиться будет мной, сколько надо мной же смеяться. Там в горах любят стабильность во всем. А я с места на место службы как кузнечик прыгаю.
Далековато полигон от города — двадцать километров по проселочной дороге. На автомобиле добираться — плюнуть и растереть, а вот на неторопливом стирхе? На телеге с грузом — так практически световой день ушел. Ровно столько понадобилось мне, чтобы добраться до полигона с оказией. В состоянии свежезамороженного бройлера.
Старый усталый капитан — начальник полигона, в жарко натопленном бревенчатом доме напоил меня горячим чаем, по косой пробежал глазами мои бумаги и языком поцокал:
— Савва Кобчик… Рецкий горец… Из крестьян… Деревенский кузнец… Три языка… Арифметика… Алгебра… Геометрия… Землеустроение… Черчение… Рацпредложения… Две королевские награды… Два повышения в звании… Мне офицеров качеством похуже присылали. Ладно, — подписал он отрывной лист моего направления. — Поймешь службу, Савва, сработаемся. Ничего, что я к тебе по имени?
— Что вы, господин капитан, вы же мне в отцы годитесь, — несколько смутился я.
— Это ты правильно подметил, сынок, — мелко захихикал мой новый начальник. — Гожусь.
Капитан Многан был действительно, если считать по-военному, в пенсионном возрасте. Уже за полтинник мужику. А служить он начал, как все, в двадцать один год рядовым солдатом, еще до реформы, когда солдатчину тянули четверть века. Долго проходил в унтерах и офицером стал поздно — в тридцать семь, капризом короля. Но в отставку по выслуге он не выходил принципиально, так как надеялся выслужить майора и получить дворянство. Была у него такая мечта-идея.
От этого стремления у него две семьи распалось. Это при всем при том, что в империи разводы хоть и существуют, но не поощряются ни властью, ни общественным мнением. Но торчать в полигонной глуши его избранницы не желали. Сам-то он из деревни, а вот баб себе выбирал исключительно городских, балованных…
Неудовлетворенность собственным статусом у капитана выливалась в покровительстве выходцам из крестьянского сословия и излишнем цукании по службе офицеров из дворян. Они у него мухами по полигону летали и долго тут не задерживались. Но это я уже потом узнал.
Вот и меня сюда сослали на давно освободившееся место, которое не торопились занимать карьерные офицеры.
А пока капитан вызвал местного «завхоза» — сорокалетнего фельдфебеля сверхсрочной службы Эллпе и приказал ему обмундировать нового помощника, как то на полигоне положено. И поселить в своем домике, а то для Эллпе целый коттедж на одного — слишком жирно. И отпустил нас.
Но нет худа без добра. Эллпе, окормлявший все полигонные склады, из мелкого подхалимажа выдал мне кроме нового мундира вполне приличную белую бекешу и белую овчинную шапку с козырьком типа финской. И белые бурки из толстого войлока. Теперь морозы мне были не страшны. Хотя и без больших морозов задувало на полигоне знатно. А я только-только отболел.
— Ты как к бабам относишься? — спросил меня фельдфебель, выдавая мне это овчинное богатство. — Любишь женский пол?
— Пользовать люблю, а так нет, — перефразировал я старый грузинский анекдот.
Похихикав над шуткой, Эллпе пояснил:
— Я это о том, что ко мне тут иногда женщина ночевать приходит из деревни… и вот… постирать там… подшить… сготовить…
— Если для меня подружку приведет молодую и красивую, я в претензии не буду, — выставил я встречное предложение.
— Я так и предполагал, что мы с тобой уживемся, — обрадовался Эллпе. — Одевайся и пошли заселяться. Завтра тебя представят подчиненным, а сегодня можно и по пять капель принять в связи с морозом. Ты как питаться будешь? Отдельно или вместе с солдатами из котла?
— А как солдат тут кормят?
— Так себе… Хорошего повара из срочников у нас забрали в действующую армию и прислали вместо него мобилизованного ополченца второго срока. Готовит он — есть можно, но однообразно.
— Вода с капустой, капуста без воды, вода без капусты? — пошутил я.
— Ну, не совсем чтобы так… Однако баба, что ко мне приходит, готовит вкуснее, чем в городском ресторане. Поэтому я свой порцион сырыми продуктами беру. По мелочи еще в деревне покупаю — там дешево. Можешь влиться в кумпанство. На двоих оно дешевле выйдет.
— Извини, но сегодня я такие вопросы решать не в состоянии. Проснемся — разберемся. Оглядеться сначала надо, что почем…
— Я тебя не заставляю, — слегка обиделся фельдфебель.
— А я еще не отказался, — парировал я.
И началась служба. Нормальная строевая военная служба, не штабная, хотя и не совсем войсковая. В мое подчинение попали практически все рядовые и ефрейторы, которые делились на мишенную команду и команду обустройства полигонных сооружений, — где-то два взвода, по списочному составу восемьдесят три человека. Из них два старших ефрейтора и восемь просто ефрейторов, которые жили вместе с солдатами в казарме.
