Все как обычно. Никакого волнения и паники. Никакого пожара или взрыва.
Я стал думать, что мне просто показалось. Не знаю, может ли белая горячка наступить после единственной бурной ночи, но в том, что мне всего-навсего почудилось, я уверился. Собравшись с духом, я рискнул вновь сделать шаг на тротуар. Взрыва или огня я не почувствовал, зато кожа, казалось, обрела собственный разум и стремилась сползти с меня.
Я опять отпрыгнул под козырек и стал натирать зудящие руки и лицо, пока не вызвал покраснения. Неприятные ощущения вроде бы прошли, но я не горел желанием в третий раз повторять эксперимент. Думая, что же со мной, черт возьми, происходит, я нашарил в заднем кармане джинсов пачку «Кэмэла», достал сигарету и прикурил. От первой же затяжки мой желудок взбунтовался так, что я обязательно удивил бы мамаш, испугал ребятишек и повеселил алкашей, но вовремя успел закрыть рот ладонями. Противный кислый осадок остался на языке и мне хотелось поскорее заглушить его сигаретой, но этого я положительно не мог сделать. Меня просто бросало в дрожь от одного запаха табачного дыма, а когда я представлял, что вдыхаю в себя дым, то недавний кофе опять спазматически поднимался вверх.
Я находился в совершенном смятении. Я не знал, что происходит со мной, почему на тротуаре чувствуется боль, а курение вызывает рвоту. Минут десять я находился в полной нерешительности и даже боялся вернуться в подъезд — вдруг там приключится беда пострашнее? Наконец, когда солнце уже скрылось за соседними домами, здравый смысл победил. Ну в самом деле, с чего мне нельзя ходить по тротуарам? Не заколдованы же они?
Я решительно сделал шаг, другой. Сначала медленно, но потом все увереннее я пошел по двору, не чувствуя ни боли, ни зуда, ни чего-то неприятного. Завернув за угол дома, я спокойно зашел в супермаркет.
В выборе покупок я долго не церемонился: в корзину полетела упаковка замороженных пельменей, булка хлеба, пара банок пива (похмелье лечится лишь одним способом, не так ли?) и двухлитровая бутылка минералки. Уже подходя к кассе, я заметил стенд с солнцезащитными очками. Вспомнилось, как нехорошо действовал на меня солнечный свет, как слишком яркое освещение режет глаза (даже сейчас я стоял и жмурился словно отошедший от долгой спячки наркоман). Взяв первое, что подвернулось под руку, я пошел расплачиваться за покупки.
Когда я вернулся домой и захлопнул дверь от усилившегося шума в подъезде, то первым делом направился в ванную комнату, чтобы хорошенько разглядеть лицо. Руки после того, как я активно потирал их на улице, остались красными, точно от ожогов. Наверное, то же самое было и с лицом — недаром девушка-кассир так пристально на меня смотрела.
Я бросил пакет с продуктами в прихожей, включил в ванной свет и повернулся к зеркалу.
Боже, все, что я помню после этого, можно изложить в нескольких словах: я ползу по полу, содрогаясь от спазмов, а сознание мечется где-то в животе, готовое вот-вот найти выход. Я хотел попросить прощения у Господа Бога за все грехи свои, хотел избавиться от всех галлюцинаций, которые буквально осаждали меня, но вместо этого испустил слабый вой, больше напоминающий писк. Когда спазмы и судороги прошли, я с полчаса недвижимо валялся в коридоре, не рискуя пошевелиться и тем самым спровоцировать новую волну галлюцинаций.
Что же такое, мать честная, мне удалось отхлебнуть в ту треклятую ночь?
Я спрашивал себя, что заставило меня рухнуть тряпичной куклой посреди собственной квартиры и виться ужом на полу, что именно меня повергло в такой мощный, пробирающий до самой души шок?
Ответ витал рядом, но я не мог на нем сконцентрироваться, не мог сформулировать внятное словосочетание или, быть может, лишь одно слово. В конце концов, мне надоело валяться, к тому же конечности стали ныть — слишком неудобной я выбрал позу. Я поднялся на ноги, и, как днем раньше, чтобы не упасть, вновь поплелся к ванной комнате. Я зашел, повернулся лицом к зеркалу и увидел то, что меня так огорошило.
Точнее будет сказать, я не увидел совершенно ничего.
Нет, зеркало было в порядке, целым и невредимым. Оно по-прежнему отражало ванную, змеевик напротив с висящими носками, кафель стен. Но оно не отражало меня!
Зеркало не отражало меня! О, Владыки Неба, вы представляете? Зеркало меня не отражает! Абсолютно! Ни капли! А ведь я стою между ним и змеевиком. Почему же чертов змеевик с носками я вижу, а себя — нет? Чья это, мать, шутка?!
Я несколько раз помахал перед зеркалом ладонью, но и она не отразилась в нем. Затем, чтобы хоть что-то сделать — ситуация определенно требовала каких-нибудь действий — я стал нервно смеяться. Сила и громкость смеха нарастала по мере того, как я пытался разглядеть себя в зеркале, и в конечном итоге я опять оказался на полу, скрученный спазмами, но на этот раз причиной спазмов была истерия. Я смеялся, а мышцы живота резала боль. Я смеялся, а из глаз фонтанами брызгали слезы. Я смеялся и боялся остановиться, потому что верил: едва смех иссякнет, я сойду с ума и вряд ли когда-нибудь еще раз так искренне посмеюсь.
Под звуки фанфар я отчетливо вспомнил вечер, проведенный в гостях у очень симпатичной и не такой уж юной девушки. Я помнил, как мы сидели на софе и пили вино, очень вкусное вино красного цвета, густое и сладкое. Потом мы расстелили прямо на полу и долго раздевали друг друга, а в голове становилось с каждой секундой все шумнее и шумнее. Наверное, виновато было вино и охватившее меня возбуждение, которое я не в силах был скрывать, да и зачем? Я дрожал в порыве страсти и раздевал ее, а она раздевала меня. Помню, как припал губами к ее телу, к молодым, божественно пахнущим прелестям, и как она предложила мне кое-что. Я лег на спину, более не в силах пошевелиться, а она ласкала меня, да так нежно, что я наверняка забыл бы собственное имя, если б не почувствовал боли на бедре.
— Ты что? — спросил я тогда, разочарованный таким поворотом, ведь мне действительно показалось, что произошел неприятный поворот.
— Лежи тихо! — ответил мне грубый мужской голос.
Я попытался поднять голову и посмотреть, кому принадлежат эти слова, но тело перестало слушаться. Лишь заметил, как какой-то парень нагнулся надо мной, протянул руку и закрыл глаза.
Вот что именно произошло в ту ночь. Вот откуда появились едва заметные ранки на внутренней поверхности бедра. О, я заливался смехом, корчил несуразные рожи и хрипел от напряжения, но не мог остановиться.
Здравствуй, бабушка! Я помню твои сказки про Белоснежку и Дюймовочку, про Кота в сапогах и Бременских музыкантов!
Здравствуй, мамочка, читавшая мне веселые книжки о приключениях Чипполино и Капитана Врунгеля!
