Во-первых, пираты. Публика еще та, честно говоря. Если бы они были просто разбойниками, это еще можно было бы пережить. И даже использовать к своей выгоде. Но они — идейные разбойники, свято соблюдающие придуманные ими законы! Даже с него, с сэра Чарльза, потребовали подробный письменный отчет о ввозимых ценностях и наличности! Оказывается, здесь запрещено хождение иноземной монеты. Хочешь что-то купить — иди в республиканский или частный банк и обменивай гинеи с фунтами на ливры и «нефы» (как прозвали здешние золотые монеты достоинством в десять ливров — за кораблик на аверсе). Процент, между прочим, берется самый скромный, но если учесть, сколько сюда приезжает иностранных купцов… Во-вторых, купцы Сен-Доменга уже осмелились заявить, что действие Навигационного акта ущемляет свободу торговли, и они намерены обжаловать его в суде. В английском суде! Неслыханно… В-третьих, эта… дама.
«Максимум, что можно доверить женщине — стряпня и стирка. В самом крайнем случае, если речь идет о леди — вышивка и чтение слезливых пасторалей. На большее слабый пол попросту не способен. — Сэр Чарльз, прохаживаясь по комнате, бросил взгляд на недавний подарок миссис Эшби — розу из все того же сен-доменгского стекла. Мастер ухитрился искусно воспроизвести живой цветок в прозрачном материале и в то же время создать хрупкую, но истинную драгоценность, сверкавшую словно бриллиант. — Руководить государством женщина не может априори. Она очень быстро промотает казну на тряпки, драгоценности и увеселения. Но это государство управляемо железной рукой. Следовательно, миссис Эшби — не более чем ширма. Живой символ, талисман удачи. Все может быть: возможно, капризная фортуна действительно ей благоволит, а для этого не обязательно быть мужчиной… Истинного правителя Сен-Доменга следует искать в ее ближайшем окружении. Вполне вероятно, что это ее муж, мистер Джеймс Эшби. Что ж, он англичанин, дворянин. Похож не на пирата, а на истинного джентльмена. Но он отрицает свою причастность к управлению страной, уверяя, что является всего лишь первым штурманом флота. Либо он говорит правду, и тогда Сен-Доменгом правит неизвестное мне третье лицо, либо мистер Эшби неискренен. И оба варианта означают мало приятного для Англии. Во всяком случае, корни этой зловредной интриги следует искать в Версале. Только король Людовик мог измыслить подобную нелепость — поставить даму во главе вассального государства… Впрочем, пока это домыслы. Я уже потратил немало времени на поиск истинного государя Сен-Доменга, и готов потратить еще столько же, но я найду его. И тогда… Тогда я докажу его величеству, что достоин большего».
Из дневника Джеймса Эшби
Даже не знаю, радоваться мне или бояться. Скорее, я боюсь. За Эли. Она удивительно упрямая женщина, и если твердо приняла какое-то решение, отговаривать ее бессмысленно. Однако ситуация такова, что сейчас речь идет о ее жизни.
Около трех месяцев назад с нами опять случился… ммм… приступ страсти. В который уже раз за семь лет нашего брака. Нас в буквальном смысле невозможно было растащить. Помня о способности Эли увлекаться, отдавая мне ласки, мысленно адресованные другому, однажды ночью я в шутку поинтересовался — кто на сей раз поразил ее воображение? «Я его знаю?» — «Возможно, милый, — Эли поняла шутку и ответила в том же тоне. — Ему тридцать шесть лет, он отличный штурман и прекрасный человек. Правда, временами бывает страшным занудой». Насчет занудства — я никогда не соглашался с подобной характеристикой в свой адрес, но в тот момент я рассмеялся. Рассмеялся с облегчением и радостью.
Однако семь недель спустя я испытал неподдельный страх.
Вернувшись однажды домой позже обычного, я застал Эли молящейся. Она молилась по-русски, упрашивая Господа оставить кому-то жизнь, а если Ему так уж необходима чья-то душа на небе, то пусть он возьмет ее собственную. Ужас буквально превратил меня в ледяную статую. За кого Эли могла так просить Всевышнего? И почему?!! Что происходит?.. Она заметила меня, повернулась. «За кого ты молишься, Эли?» — спросил я, не помня себя от страха. «За него, — она положила руку на свой живот. — Это наш пятый…» Да, Эли была четырежды беременна, но ни разу не выносила ребенка дольше десяти недель. Все, как правило, бывало в порядке, пока среди ночи ей вдруг без всякой видимой причины не становилось плохо и не начиналось болезненное кровотечение. После четвертого выкидыша доктор Леклерк вынес приговор: своих: детей у нас не будет никогда. Не прошло и двух лет… Я как мог утешал Эли. Уверял ее, что не нужно жертвовать ничьей жизнью, что мне нужны они оба — и она, и ребенок. Что малыш Джон обязательно обрадуется брату или сестре… Я много чего говорил ей тогда, что растрогало бы любую женщину. Но глаза Эли оставались сухими, и в ее взгляде я явственно читал готовность… к чему? К смерти или к жизни?
Роковые два месяца миновали, и, хотя Эли опасалась худшего, все благополучно и по сей день. Надеюсь, оседлый и более размеренный образ жизни, что мы ведем сейчас, все же сказался благоприятным образом. Моя жена больше не изнуряет себя круглосуточной работой, приняв в канцелярию даму-секретаря и перепоручив ей менее важные дела. Больших сражений и дальних путешествий пока не предвидится. Единственное, что внушает нам обоим серьезное беспокойство — возраст Эли. Ей уже двадцать девять лет. Если в ее мире впервые рожать в таком возрасте самое обычное дело, то у нас это связано с серьезным риском для жизни. Но я надеюсь и верю…
Этот мужичонка — тонконогий, с отвисшим брюшком, с грубыми чертами лица — типичный обитатель лондонских трущоб. Собственно, именно оттуда сэр Чарльз его и извлек. И Джонатан Адамс служил за это своему господину верой и правдой. Служил, зная, что в любой момент, не угодив милорду, может снова оказаться на дне общества. И там скорее всего его очень быстро уничтожат: отверженные не любят тех, кто хоть чуточку, хоть ненадолго над ними возвысился.
— Милорд, — Джонатан, держа в руках серебряный тазик и бритвенные принадлежности, немного неуклюже поклонился. — К вашим услугам.
Джонатан был полезен сэру Чарльзу, и не только как брадобрей. Несмотря на свою внешнюю непривлекательность и вполне английскую сдержанность, он был чем-то сродни театральному типажу слуги — эдакого пройдохи-итальянца. Джонатан умел и услужить господину, и добыть весьма интересные сведения, хоть и не джентльменскими способами — напиваясь в тавернах с нужными людьми или ловко орудуя монетками. Сэр Чарльз не любил тратить лишние деньги, однако Джонатан всякий раз оправдывал все затраты. А здесь, в пиратском городе, где в порту таверна на таверне, добыть нужные сведения — легче легкого. Потому ежедневное бритье для сэра Чарльза имело двойную пользу: и привел себя в порядок, и есть над чем поразмыслить.
