То-то повеселится публика, галдящая сейчас за тонкой стенкой, когда вместо облапошенного зиммельцвейггера объявится во всём своём великолепии могучая каменюка!
Да, решено окончательно. Аспид — это отвечает характеру задания. Ипостась змеи выручает питомца Змеи.
Чтобы как можно точнее воспроизвести метаморфоз, фрейзер третьего ранга отрешился от себя, как от человека, и быстро пробежался по оглавлению своей генетической памяти, отыскивая необходимый раздел. Подобным навыком в империи владело всего несколько сот человек, и Шарби Унцу посчастливилось быть внесённым в список так называемых «многоформов». Процедура обращения к оглавлению стала возможной после эпохальных открытий имперских биологов, установивших, что у некоторых кахоутов (будь они высокородными зиммельцвейггерами или простыми гармами — никакого значения не имело!) генетическая память содержит в себе не одну человеческую карту, а целый атлас, в котором представлены геномные карты всех живых существ родной планеты. Многоформы являлись настоящими сокровищницами генофонда. Взять хотя бы такую насущную во многих мирах проблему, как исчезновение отдельных видов животных в результате геологических катаклизмов или межвидовой борьбы. Из своего геномного атласа многоформ всегда мог при желании выделить необходимую генокарту и воспроизвести исчезнувшее с лица планеты животное. Правда, существовало одно «но». После воспроизведения парой многоформов потомства оба не могли вернуть себе человеческую ипостась, а навечно оставались в плену чужих тел. Кроме того, определение многоформов среди обычных особей в популяции даже по меркам империи было весьма дорогостоящей операцией. Латентных особей было, скорее всего, гораздо больше, нежели выявленных многоформов, но отсеять их от обычных пока не было никакой возможности. Другое дело, если подобный индивид поступал на военную службу и не абы куда, а в привилегированную школу лазутчиков. Как, например, Шарби Унц.
Откуда же на Кахоу взялись столь уникальные особи?
Насколько фрейзеру было известно, существовала достаточно невнятная теория, что в одну из прошедших геологических эр организмы с такими аномалиями возникли спонтанно и передавали свою уникальную способность многоформизма по наследству вверх по эволюционной лестнице, поскольку все живые существа на планете Кахоу прошли через совместное барахтанье в прибое Единоутробного Океана, начиная с простейших и заканчивая единственной не тупиковой ветвью эволюции, которая давным-давно покинула не только прогретую животворными лучами звезды Кахоу водичку, насыщенную минеральными солями, но и преодолела путы гравитации родного мира, чтобы расселиться вдоль всего спирального рукава галактики вплоть до пограничной провинции Семизвездья, этого камня преткновения между империей и ее ершистыми соседями.
Но это чистая теория и к практике трансформации её не пристегнёшь. Шарби Унц остановил внутренний курсор на необходимой странице геномного атласа. Ага, вот он, каменный аспид, во всей красе: симпатяга добрых пятнадцати локтей в длину, с устрашающими ядовитыми зубами. Теперь следовало закрепить волевой посыл на необходимом ключе, которым «отпирается» соответствующая цепочка ДНК. Тогда скопированный организм морфологически станет неотличим от биологического образца, взятого в качестве объекта копирования. Потом останется преобразовать клетки организма.
Это займет около часа, а там посмотрим, сколько вонючие гармы продержатся против хищного монстра, наждачную кожу которого не берёт ни свайка, ни дуэльная рапира, ни бандитский тесак. Чтобы остановить каменного аспида, нужен как минимум баллон с горючкой или боевой лазер с интенсивной подкачкой. Но откуда им взяться на окраине империи? Да ещё в торговом городе, а не форпосте Флота.
Эх, только бы не потревожили в ответственный момент! — и фрейзер-многоформ включил умение на полный накал…
Но, увы, — обратиться в аспида ему в этот раз так и не довелось.
Когда он завершил предварительную медитацию, настраивая вегетативную нервную систему в соответствии с таблицей перекодировки примата в пресмыкающееся, и принялся разыгрывать первые аккорды метаморфоза (удлинять клыки с одновременным протачиванием сквозных каналов для последующего впрыскивания яда, наращивать мигательную перепонку на глаза), дверные петли чулана неожиданно заскрипели. На пленника, который даже со связанными конечностями сохранял чувство собственного достоинства, пал бледный квадрат света.
«Ну вот, сейчас задушат или прирежут окончательно», — мелькнула мало утешительная мысль. Будь фрейзер менее сосредоточен на трансформировании собственного организма, он бы пришел к другому, более логичному выводу: если с ним до сих пор не покончили, значит, что-то от него хотят. Но и без того у офицера не дрогнул на бесстрастном лице ни один мускул.
Унц расслабил брюшной пресс, принимая более раскованную позу, нежели та, что способствовала трансформации. Попутно он постарался дать задний ход начатому процессу — совсем не обязательно, чтобы по странному внешнему виду его заподозрили в каких-то необычных приготовлениях.
Что если тот, кто сейчас пялится на него, человек просвещенный, слышавший о граничащих с чудом возможностях флотских лазутчиков, этой элиты империи? Как же, как же: «Куст-шпион в самом центре чужеземного Содружества»… «Как лазутчик стал трупом на некоторое время»… «Победи в себе чужое сознание»… Помнится, в библиотеке школы Флотской Разведки Шарби наткнулся на издания стосезонной давности, пестревшие заголовками в пол-локтя высотой, воспевающие беспримерный подвиг легендарного Зебина Леша. Да, бесподобная была эпопея, начатая на безымянном планетоиде, продолженная в метрополии — сердце вражеской Федерации и завершённая на искусственном спутнике, где впоследствии дипломаты обеих заинтересованных сторон подписали известный меморандум «О разделении наблюдательных полномочий за объектом общего интереса».
Медленно-медленно Шарби Унц растворил мигательную перепонку, потом поднял веки. Ражий малый с облупленной харей, напоминающей бракованное яйцо съедобной черепахи нокду, наклонился над ним и рывком поднял на ноги.
В глубине икроножных мышц Шарби отчаянно закололо. Возможно, из-за начавших изменяться клеток, а, может быть, просто ноги отлежал.
— Ну ты, полегче! — вырвалось у пленника.
— Ух, какие мы нежные, а еще флот! — малый нахлобучил на голову Унца форменку. — Двигай шарнирами!.
— Мог бы по форменке и утюжком пройтись!
— Поговори у меня, так я тебя самого утюжком! А то и вовсе говорилку отчекрыжу, — пригрозил малый хрипло, но без особой злости. Должно быть, орудовать ножиком было для него не в удовольствие, а в силу необходимости.
