— Жаль подмога не пришла,
Подкрепленье не прислали.
Нас осталось только два,
Нас с тобою напаяли.
Все братушки полегли
И с патронами напряжно,
Но мы держим рубежи,
Мы сражаемся отважно.
Снейк слушал с раскрытым ртом, безвольно опустив консервную банку. Мун прежде пел много и всегда задорно. Не важно что, но всегда в его песнях была пруха. Сейчас голос его звучал с какой-то мрачноватой обреченностью. И сам он выглядел как клоун за кулисами. Отработавший вечернюю программу. Парик еще не снят, грим еще не смыт, но человек уже другой, не тот, что паясничал на арене.
— Пушка сдохла, все, трандец,
Больше нечем отбиваться.
Что ж, закурим, брат-боец,
Нам от смерти не смотаться.
Жаль подмога не пришла,
Подкрепленье не прислали.
Что ж, обычные дела,
Нас с тобою напаяли.
Мунлайт последний раз стукнул по банке, подкинул ножик и всадил его в землю по рукоять, как в детстве, когда играли в «ножички». Пустая банка по дуге отлетела в костер.
— Знаешь, Снейк, — удивительно серьезно произнес Мунлайт, — у меня такое впечатление, что мы сами себя нае… напаяли. Вот ты зачем с Кабаном пошел? Ты ж гопоту не перевариваешь.
Снейк поднял свою банку и бессмысленно заскреб по ее пустым внутренностям ножом. Мун молчал, словно ждал ответа. Бородатый поднял на него глаза и споткнулся о пристальный взгляд.
— Давай не будем об этом, — пробурчал он. — Дрянное дело вышло. Выхода у меня не было.
— Вот и у меня не было, — кивнул Мун. — Ладно, давай что ли автомат и спи. Я покараулю. Потом поменяемся.
Вышли с рассветом. Ночь прошла на удивление спокойно. Только костер к утру окончательно потух, и стало жутко холодно. Так что поспать еще, даже если б возникло такое желание, уже не получилось.
Перетряхивая содержимое рюкзаков и перекладывая самое необходимое в один, Мунлайт щурился спросонья и зябко ежился. Впрочем, согрелся он довольно быстро. Стоило только поднять Снейка и пройти с ним сотню метров.
Викингообразный бородач был не самой легкой ношей и хотя всячески старался помочь, нагрузка на плечи Муна свалилась нешуточная. Первый привал Мун устроил метров через двести. Молча усадил раненого на землю, вскрыл рюкзак и, оставив при себе только пистолеты с патронами и часть содержимого аптечки, безжалостно отшвырнул оставшееся.
— Сегодня не обедаем, — буднично заметил Снейк.
— У-тю-тю, какие мы оптимистичные. Ты еще доживи до обеда.
Мунлайт цыкнул сколотым зубом, дернул травинку и зажевал сочный кончик. К Снейку подошел с дежурно-ядовитой ухмылкой.
— Подъем, захребетник.
Без рюкзака двигаться стало немного легче, но не надолго. Бородатый отличался могучим телосложением. И если в другой ситуации Мунлайт этому порадовался бы, то сейчас оставалось только молчать в тряпочку и топать. Чем он и был занят.
Туман нависал плотной, молочно-белой пеленой. Тяжелый, сырой, непроглядный. Звуки в этой сырости разносились плохо, словно пробивались сквозь слой ваты. Видно было еще хуже, чем слышно. Разглядеть что-то дальше пятнадцати шагов казалось невозможно. Силуэты расплывались мутными неопределенными пятнами.
Мун пер, как трактор. Дыхание давно сбилось, вырывалось с хрипом. Перед глазами от напряжения мелькали темные пятна. Травинку свою он давно потерял и теперь только яростно закусывал губу.
Хотелось упасть на землю и больше не вставать. Но он знал, что если расслабиться, то заставить себя потом двигаться дальше будет еще труднее. Потому вгрызался зубами в губу и отсчитывал шаги.
Снейку все это давалось не легче, не смотря на то, что нашпиговал в бедро кучу анальгетиков. Сперва он старался хоть как-то ковылять, наступал на здоровую ногу, перенося центр тяжести и пытаясь хоть как-то облегчить приятелю жизнь. Но очень скоро эти попытки стали только мешать. Движения давались с трудом и болью.
Наконец он не выдержал:
— Слушай, оставь меня, — пробасил на ухо. — Не дотащишь. Иди сам. Доберешься до людей, найдешь кого-нибудь, потом вернешься.
— Ну тя нах, — хрипло отозвался Мун. — Где я тебе кого найду? И где я тебя потом искать буду?
— Порождение тьмы.
— Сам дурак.
Последняя фраза прозвучала совсем уже тяжело, и оба примолкли. Тихо шлепали шаги, что-то глухо брякало и звякало в тумане в такт этим шагам. Потом движение замерло и все смолкло. Слышалось только тяжелое усталое дыхание.
Мун помог бородатому усесться и сам плюхнулся рядом.
— Ща передохнем и двинем дальше, — объяснил он.
— Ты хоть знаешь, куда мы идем?
Мунлайт помялся. Признаваться в том, что все ориентиры, если какие и были, давно потеряны, не хотелось даже себе.
— А у нас всего три выхода, — беспечно отозвался он. — Либо обратно к «долговцам» вернемся, либо к Припяти выйдем, либо к «Свободе». Тут один черт ничего больше нет. Рано или поздно куда-нибудь да придем.
— Или сдохнем, — философски заметил Снейк.
«Или дойдем и сдохнем», — подумалось Муну, но вслух он ничего не сказал. Лишь крякнул, поднимаясь на ноги.
— Отдохнул? Пошли.
— А наладонник что говорит? — пробасил бородатый. — Ты карту смотрел?
— Умный, да? Не работает здесь навигатор. Так что идем. Если долго идти в одном направлении…
Дыхание перехватило, когда взвалил на плечо бородатую тушу. Снейк зашипел от боли. Да, подъемы с трудом даются, хоть вообще не останавливайся.
Тело ныло и противилось. Не желало идти и тащить на себе такой вес. Требовало одуматься и избавиться от лишней ноши. Мун давно уже перестал считать шаги и надеялся только, что они идут по прямой, а не ходят по кругу. Только бы выйти из тумана. Не важно куда, лишь бы выбраться.
— Если долго идти в одном направлении, то можно не дойти и загнуться по дороге, — невесело пошутил Снейк, которому видимо не давала покоя последняя фраза.
Мунлайт остановился и сглотнул. Царапнуло горло.
— Снейк, — недовольно пробурчал он, — хорош нудеть, а? Достал.
И все-таки они шли по прямой. Когда ноги уже перестали двигаться, а тело требовало только одного, чтобы ему дали упасть и больше не трогали, туман как будто стал терять плотность.
