Аэропорт занимал площадь в пять квадратных миль, вздымался к небу вышками маяков и погружался в землю трубами коллекторов и коммуникаций. С недавних пор здесь заправляли не люди, а структура компьютеров по имени Топлекс, и перед мысленным взором Дана аэропорт представал этаким расползшимся в пространстве бетонно-металло-пластиковым кибернетическим крабом, самостоятельно мыслящим супер-организмом, и аналогия с прямой кишкой логично приводила к вопросу: какую же роль играют люди? Наверное, для Топлекса они являлись загрязняющими отходами, которые нужно быстрее вывести из организма под названием Центральный Аэропорт Университетской Автономии.
На выходе из терминала искусственная перистальтика пронесла пассажиров сквозь сенсорную подкову. Данислав с опасением ожидал тревоги, но ничего такого не произошло: главы крупнейших финансовых конгломератов Сотрудничества предпочитали не пользоваться имплантами. Сверхчувствительные сенсорные подковы ввели после того, как по планете прокатилась волна терактов нового типа. Проникший на борт террорист объявлял, что в его теле находится взрывчатка, детонатор которой замкнут на сердечную мышцу и разнесет все к чертовой матери в случае смерти носителя, а в десне спрятана ампула с быстродействующим ядом, которую он может прокусить. Теперь такие теракты тоже устарели, угонами занимались все больше хакеры, пытающиеся перехватить управление у программистов-’капитанов’. Все равно сенсоры подков просвечивали не только багаж и одежду, но и тела — на предмет имплантного оружия. Данислав опасался, что подкова выявит его телесный хард, но девайсы были покрыты новейшей органической защитой, которая и спасла их от рассекречивания.
Дан насчитал полсотни охранников, а еще над головами кружилось несколько механических пчел-убийц, но, сколько он не крутил головой, не заметил ни одного аякса. Конечно, спец-бойцы стоили баснословно дорого, тем более что Трест не соглашался продавать их, а лишь сдавал в аренду на определенный срок. Все же как минимум десяток из тех, кто прибыл на острове вместе с Даном и Натой, могли позволить себе круглосуточную защиту аякса.
Охрана обступила гостей плотным кольцом, оттеснив обычных и механических репортеров, но не маленького подвижного человечка с неестественно-радостным личиком — представителя «Электрикум Арт». Он принялся всем пожимать руки, что-то тараторя. Отражающийся от купола гул голосов не позволил Дану разобрать слов, да еще Ната, вцепившись в его локоть, растерянно крутила головой и чуть ли не пищала, словно цыпленок, который впервые выбрался из огороженного старыми ящиками закутка в ослепительно-громадный таинственный мир птичьего двора.
Дан постоял в раздумье, махнул рукой и отправился за багажом.
— Ну их, — сказал он Нате. — Они поедут наземным транспортом, потому что так безопаснее. А мы заберем шмотки — и на струнник. И быстрее и интереснее, да? Увидишь город сверху. Оно забавно, потому что здесь не как в Западном Сотрудничестве — планировка старинная, и даже летающих машин нету, простые токамобили. Идем.
Они направились к багажному отделению аэропорта, миновав по пути мужчину с ускользающей внешностью. Людей вокруг было много, кто-то случайно толкнул мужчину, он шагнул вперед, задел плечо Дана и что-то пробурчал.
Жиль Фнад, пропустив молодую пару, огляделся в поисках уборной.
Тощая пожилая грымза прошла мимо, обдав его смешанным запахами дорого дезика, искусственной кожи туфель и тончайшим остаточным ароматом красящего пигмента для волос. На пояске болтался инфракрасный порт, стилизованный под пряжку, и, будто довершая карикатурную картину показательной зажиточности, за ней катил чемодан от ‘Фурнитуры’ из сверхдорогой натуральной кожи африканского крокодила — корпорация содержала цепь заповедников вдоль русла Нила. Чемодан, естественно, следовал за пряжкой, и потому даме пришлось прицепить ее к поясу над своей худой задницей. Фнад был слеп уже несколько лет, но не все фоторецепторы выродились, и микрочипы в глазных яблоках стимулировали чувствительность оставшихся. Он видел все так четко и ясно, будто смотрел не глазами, а цифровыми камерами с улучшенной фокусировкой. Гипертрофированно — различал каждую пору на носу грымзы, каждую капельку пота на лбу, мог пересчитать все волосы в бровях и морщинки на ее коже. Женщина раздражала его в общем и нервировала частностями: каждой деталью внешности и самим фактом своего присутствия в окружающем пространстве.
Но более прочего его вывела из себя пряжка на заду. Подавляя желание прибить старую суку, Фнад отвернулся. Стало еще хуже. Нельзя ведь ходить повсюду с закрытыми глазами, — а его приводила в тщательно скрываемую ярость любая попадающая на глаза высшая органика. Но в уборную хотелось, так что Фнад, обнаружив наконец вожделенную цель, заспешил к ней.
Внутри пахло дезинфицирующими туалетными водами. Изгибающиеся стены и потолок скрывали в своих складках множество невидимых источников света, от которых по всему полу разбегались радужные блики. Тихо жужжали кондиционеры с йодо-солевым раствором в бачках — пахло морем. Каждый шаг отдавался коротким эхом. Повинуясь прикосновению пальца, магнитная молния ширинки разошлась. Скривившись и выпятив подбородок, Жиль зажурчал в прилепившуюся к стене янтарную раковину писсуара. Из писсуара полился ‘Танец сабель’.
Что-то оскорбительное было в том, что ему приходится уныло мочиться под ритмичную музыку. Фнад в такт ей заскрипел зубами, но не слишком громко — неодушевленное все же не вызывало у него такой идиосинкразии, как одушевленное. Хотя даже если бы очередной извив карьеры занес Жиля Фнада в самую безлюдную точку планеты, это мало что изменило бы. На его памяти вокруг никогда ничего не было хорошо. Достигшая немыслимых, абстрактных величин мизантропия вкупе с феноменальной сенсорикой превращали окружающий мир в шизофренический цирк уродов, постоянный вялотекущий кошмар, — всегда и везде Жиля Фнада бесило всё.
Двери раскрылись, и коренастый мальчишка лет тринадцати метнулся к соседнему писсуару. Чудным образом накладываясь на ритм ‘Сабель’, оттуда донеслась нежная мелодия ‘Аве Марии’. Этого было бы вполне достаточно для Жиля, чтобы сунуть мальчишку головой в писсуар и долго не отпускать. Но он уже закончил и, шагнув к раковине, стараясь не глядеть на свое отражение в зеркале, стал мыть руки. Сзади доносилось упругое журчание и музыка. Вытерев ладони ароматизированной салфеткой — запах лаванды вызвал новое вулканическое извержение ярости в его мозгу, — Жиль повернулся. Мальчишка стоял боком к писсуару, лицом к Фнаду. Одну руку он завел за спину, а другой зачем-то дергал ‘молнию’ ширинки — обычной, не магнитной. На мальце был изумрудный комбинезон дерекламистов, высокие ботинки на железных застежках и черные очки с круглыми и большими, как блюдца, зеркальными линзами. На голове — кепочка с яркой наклейкой в виде улыбающегося медвежонка.
