Принтер загудел.
– Подпишите, господа, – Клён протянул документ. Дождавшись, когда все подпишут, продолжил: – Остался ещё один немаловажный вопрос – о выборе управляющего бункером. Не сочтите за отсутствие скромности, но я предлагаю на эту должность свою кандидатуру. Если есть другие предложения, давайте обсуждать.
Повисла пауза. Данаифар что-то рисовал на бумаге. Цессарский смотрел на Дуче. А Дуче задумчиво наливал воду в стакан.
– Что ж, господа, вижу, возражений тоже нет, – подытожил Клён. – Ставлю на голосование: кто за то, чтобы назначить меня на должность управляющего бункером?
Максим поднял руку, Цессарский, немного подумав, тоже. Тер-Григорян поставил стакан, из которого пил:
– Я тоже за.
– Данаифар, вы?
Тот положил ручку, посмотрел на Клёна:
– Ещё два часа назад был бы против, но сейчас я – за вашу кандидатуру.
– Итак, господа, единогласно. – Клён повернулся к Николаю, который уже распечатывал документ.
Максим протянул Клёну руку:
– Поздравляю. От души рад.
– На днях, господа, я представлю вам концепцию развития бункера и его уставные документы.
С тех пор Максим командовал военными, Клён управлял бункером, а кошки… кошки гуляли сами по себе, где им вздумается, без ограничений.
Кот отзывался и на полное имя, и на Ерофея, и на Фейку, но чаще всего – на Сынка или Ворона. Он каким-то непостижимым образом понимал, что зовут именно его. Смешно было наблюдать, когда на зов Людмилы Ивановны: «Ворон, маленький, беги к мамочке!» или на голос Мины: «Ворон, детка, беги кушать», – откуда-то из недр бункера вначале раздавалось богатырское: «Мр-мя-а-а», а потом неторопливо появлялся огромный пушистый котяра белого цвета. Он осматривал окрестности, а затем не торопясь, вразвалочку, шел к тому, кто его звал, терся мордой, томно прикрывая голубые глаза.
– Да, Селебритисса, если бы не твои предки, ещё не известно, стал бы я генералом или нет… – задумчиво произнёс Максим. – Правда, до сих пор не знаю, радоваться этому или огорчаться…
Селебритисса, перестав мурчать, спрыгнула на пол.
– Да, ты права, – очнулся от воспоминаний генерал Николаев, – пора вставать. Что-то я в воспоминания ударился, наверное, старею, – сообщил он то ли кошке, то ли заглянувшей в дверной проём жене.
Наука, техника и дипломатия
Россия, Москва, Крылатский анклав. Через 33 года после Заражения. 9 часов утра
Первые солнечные лучи начали прорезать линию горизонта, затем показалось багряно-красное солнце. Именно этот наблюдатель тысячелетиями следил за нашей планетой, заботливо согревая её. Проходят вёсны, зимы сменяют одна другую, что бы ни случилось – планета будет жить! Именно так говорит Владимиру отец – генерал Николаев.
Володя стоял на вышке в Верхнем городе. С минуты на минуты его должны были сменить. Смена прошла тихо, если не считать подрыва нескольких мутов на минном поле. А утро оказалось таким тихим… Солнце, пробивая лучами туманную дымку, создавало нереальную призрачную атмосферу, и казалось, что всё вокруг куда-то плывёт.
Мысли Володьки опять вернулись к отцу. Несмотря на свой немолодой возраст, тот сохранил ясный ум и прекрасную выправку. Он реализовал на практике своё утверждение, что человек с возрастом не должен дряхлеть и становиться обузой для своих близких.
Владимир гордился своими родителями. Именно они были для него примером. В детстве отец часто рассказывал ему про своего боевого товарища – Кондора. Несмотря на то, что жизнь побросала его по свету и изрядно побила, Кондор оставался непотопляемым оптимистом и балагуром. Даже заражение не смогло на него повлиять. Он был одним из сорока семи героев: эти отважные люди отправились на Готланд в поисках ответов на важные вопросы – они так и не вернулись, но их подвиг остался в сердцах и памяти обитателей анклава. В то, что они вернутся и принесут спасение всем, верили только малые дети. Володька в детстве тоже верил в это, но, когда стал взрослее, начал понимать: спасение всех невозможно в принципе, ибо его ещё нужно заслужить. Но Инга и Густав, дети Кондора, отец и мама верили, что Кондор однажды вернётся, заражая этой верой и Володю.
Густав, или Джахангир Густавич Вайс, был копией своего отца. По крайней мере, именно таким Кондор представал в рассказах отца, да и сам Володька очень хорошо его запомнил, несмотря на то, что видел всего три раза в детстве. Или ему стало так казаться? Высокий широкоплечий красавец с цепким и проницательным взглядом голубых глаз. Эти глаза могли быть очень разными: весёлые и шутливые огоньки для друзей и раскалённые искры смертоносной ненависти для врагов. Володька часто слышал рассказы Мины, матери близняшек Инги и Густава, смотрел на его фотографии, развешанные по стенам их дома. Ему стало казаться, что Кондор просто переродился в своём сыне. Он немного завидовал неунывающему Густаву, ведь тот мог жить полной жизнью – для него воздух не был смертельным, он мог чувствовать ветер в волосах и не опасаться за свою жизнь. Но так уж сложилось, и тут ничего нельзя было поделать: несмотря на возможность жить полной жизнью, жизнь эта у заражённых Штаммом была крайне коротка.
Редко кто из них доживал даже до двадцати пяти лет, но Инга и Густав были долгожителями, обоим сейчас было по тридцать одному году. И Владимир боялся потерять друзей, с которыми провёл большую часть сознательной жизни, и не был согласен с тем, что ничего нельзя изменить.
Управляющий Крылатским анклавом Васин (мусульманская община анклава называла его Имам, а все остальные по имени-отчеству, Константин Федорович) говорил, что ещё не известно, кому в этом мире повезло больше: жителям бункера или Верхнего города. Владимир знал, что другие анклавы считают заражённых недочеловеками, подлежащими уничтожению, и порой делают их руками всю грязную работу и всячески ими манипулируют.
Константин Фёдорович говорил, что поведение других анклавов – часть древней Большой Игры, которая началась не здесь и не сейчас. Искусство манипуляции другими – основа их политики, единственные, кем они не могут манипулировать в настоящее время, – это мутанты, но тех вполне можно просчитать. И Объединённый генералитет анклавов вполне успешно это делает.
Генералитет действует по старинке – дает массам иллюзию свободного выбора, но на самом деле ведет анклавы одним из самых привычных путей и действует только к своей выгоде, имея целью сохранить привычный порядок вещей как можно дольше.
Видя сущность тех, кто управляет другими анклавами, Константин Фёдорович старался вести с ними как можно меньше общих дел. У Крылатского даже была своя торговая площадка, в обиходе именуемая Рынком, которая находилась на удалении от анклава. Чужих в анклав не пускали и, по мнению Володьки, правильно делали. Нечего пускать к себе в дом тех, кто обращается с людьми как со скотиной.
На вопросы тогда ещё маленького Володи: как же люди могут позволять так поступать с собой? – Константин Фёдорович отвечал так, и взгляд его при этом становился жёстким, почти ненавидящим:
– Люди в толпе превращаются в стадо баранов, думающих, что всегда кто-то всё будет решать за них. Толпа не способна нести ответственность – они думают, что ответственность за решение толпы несут все, но на деле НИКТО ни за что не отвечает. Это принцип демократии. Знаешь, что такое демократия? – спрашивал Константин Фёдорович подростка Володю, уютно расположившегося в огромном кресле напротив искусственного камина. И тут же сам давал ответ на свой вопрос: – Демократия – это власть народа, но народа, имеющего рабов. Говорят, что демократия зародилась в Греции, но на самом деле она возникла намного раньше. Греческие полисы были маленькими городами-государствами, которые постоянно враждовали между собой. И были в тех городах мужи, главы наиболее богатых родов, которые имели множество слуг и рабов. Рабами обычно делали пленников или забивали в колодки за долги. И вот этим мужам нечего было делать, кроме как заниматься ПОЛИТИКОЙ – дискутировать и с лёгкостью решать судьбы других. В России тоже появилась демократия. Знаешь когда?
– В девяностые прошлого века.
– Правильно! – одобрил Константин Фёдорович. – Тогда до власти дорвались олигархи, бандиты и стяжатели. В стране был развал, а власть не могла и не хотела ни на что влиять. Тот порядок, который был на местах, разрушался, а народ падал в бездну нищеты. Коррупция и кумовство захлестнули Россию повсеместно. Правда, к началу нового века стали происходить некоторые изменения, но и они были неоднозначны. А первый демократический переворот случился в 1917-м. Было это более ста лет назад. Читал историю?
– Да, – подтвердил Володька. В свои двенадцать лет он уже осилил добрую половину обширной библиотеки Константина Фёдоровича.
– Так вот, Володенька, можно сколько угодно говорить о германских агентах влияния, масонских и сионистских заговорах – это тоже было. Но власть сама на протяжении более трёхсот лет угнетала простой народ – тружеников. Те же, кто пытался эту ситуацию переломить или хотя бы изменить хоть что-то, неизменно терпели поражение, ибо эти изменения не были выгодны ни одной из правящих элит. А потом, после 1905 года, менять что-либо было уже поздно. Начался обратный отсчёт.
