– Продолжайте, – прохрипел Квотерблад. Ему явно не хватало воздуха, и отнюдь не фальшивая гаванская сигара была тому причиной.
– Извольте, – кивнул Нунан. – Когда финансовая система в опасности, лучше пожертвовать тысячей-другой жизней, лишь бы деньги остались целы. Так было, так есть, так будет. Как я понимаю, сейчас ракетные комплексы уже нацелены в сторону Хармонта, и люди с большими полномочиями лишь ждут вашего сигнала, чтобы нажать красную кнопку. Но вы точно знаете, что, уничтожив город вместе с жителями, вы кардинально решите проблему?
– Потому я и вызвал вас, – нервно пожал плечами Квотерблад. – Признаться, мне не очень хочется покидать этот кабинет и объявлять срочную эвакуацию подчиненных мне подразделений – от города до форта всего шесть миль, что не спасет крепость от ядерного удара, и уж тем более – от его последствий. Но если другого выхода не будет, то мне придется применить крайние меры, хочется мне этого или нет.
– Понимаю, – кивнул Ричард. – Погоны с орлами как прилетели, так и слететь могут. Что ж, попробую прояснить ситуацию. До сих пор никто так и не понял, что такое Зона. А сейчас Рэдрик Шухарт выпустил джинна из бутылки. В результате, как я понимаю, весь Хармонт стал частью Зоны. Но кто даст гарантию, что ракетный удар не даст Зоне необходимую энергию для расширения? Я уже звонил доктору Пильману. Нет, нет, не делайте такие глаза, я не идиот. Я лишь спросил у него, реально ли, что при наличии мощного источника энергии, поступающей извне, Зона начнет расширяться? Так вот, Пильман не исключает такой возможности.
– Вот черт! – прорычал Квотерблад, с яростью гася сигару в пепельнице. Сейчас он полностью взял себя в руки и был готов рвать, метать и плющить. – И почему я не засадил этого сталкера на десяток лет? Прокурор же мой старый друг, присяжные даже не вякнули бы… Но черт с ним, с этим Шухартом, дело не в нем. Ведь вы говорите, что он попросил счастья для всех! Стало быть, не исключено, что с минуты на минуту Зона начнет исполнять желания каждого придурка на планете. Так не лучше ли все-таки рискнуть и попробовать одним ударом решить проблему?
Нунан покачал головой.
– Я сопоставил факты. Исполнились желания только тех людей, которых Шухарт знал лично, причем эти люди должны были находиться недалеко от Зоны. Я уже послал запросы и даже получил ответы. У его товарищей по тюрьме счастья в жизни не прибавилось ни на йоту.
– Так что вы предлагаете?
Ричард призадумался на мгновение, потер пальцем бровь, после чего сказал:
– Я предлагаю возвести единый надежный кордон не только вокруг Зоны, но и вокруг Хармонта. Сделать нечто вроде индейской резервации, типа той, что построили неподалеку в начале прошлого века для племени чиппева, только на современный лад. Вышки, кордоны, блокпосты, колючая проволока и все такое. Вы и так уже запретили жителям эмиграцию, думаю, они не заметят особой разницы. Объявите жесткий карантин, скажите, что это временные меры. Никому не обязательно знать, что эти меры приняты навсегда. Не только у сталкеров, но уже и у простых жителей Хармонта рождаются чудовищные дети. Горожане меняются – незаметно, постепенно, но процесс идет довольно давно. Думаю, настало то время, когда Зона и Хармонт стали единым целым. Пора их объединить официально. При этом у ученых появится гораздо больше материала для исследований, а у жителей Земли – надежд на дармовое счастье, которое, возможно, когда-нибудь придет к ним из Зоны.
– Исследования на людях…
Квотерблад потер взмокший затылок.
– Да вы еще большее чудовище, чем я, Ричард Герберт Нунан.
– Я просто делаю свою работу, – спокойно ответил секретный агент, поднимаясь с кресла. – И, между прочим, я только что спас целый город вместе с его жителями. Я вам больше не нужен, полковник?
– Да, можете идти, – вяло махнул рукой Квотерблад. – И спасибо. Честно говоря, не хотелось брать грех на душу.
– Пожалуйста, – кивнул Нунан. – Если соберетесь еще куда-нибудь запустить пару-тройку ракет, звоните, я подъеду.
Он повернулся, сделал несколько шагов, взялся за золотую ручку…
– Послушайте!
Ричард обернулся.
– Я забыл спросить. Ведь вы хорошо знаете Шухарта. Скажите по секрету, а какое счастье свалилось на вас? Деньги? Красавица-любовница? Новая машина?
Нунан пожал плечами.
– Поверите ли – никакого, – ответил он. – В моей жизни ничего не изменилось. Наверно, я просто не умею мечтать и потому абсолютно счастлив.
И вышел из кабинета.
3. Рэдрик Шухарт, 31 год, сталкер
Он сидел за столом и смотрел на свое счастье. На то самое счастье, о котором он втайне мечтал восемь лет назад, в тот день, когда вместе с Кириллом Пановым отправлялся в Зону. На свой сбывшийся сон, что снился ему в тюрьме два долгих года почти каждую ночь. На сокровенное, запрятанное в душе у каждого человека, если хорошенько отмыть грязь, которая там накопилась.
На столе стояла пустая четвертинка и стакан, наполненный до половины. Еще на столе были расставлены глубокие тарелки с густым супом, банка с кетчупом, корзинка с хлебом, нарезанным крупными ломтями, а на плите дожидалась своего часа самая большая сковородка, в которой под тяжелой чугунной крышкой томилось мясо с бобами.
Радиоприемник, висящий на стене, бодро передавал новости. «На следующей неделе ожидается незначительное похолодание… Корпорация «Этак» объявила о снижении цен на свою продукцию… Вчера была достигнута договоренность с правительством Украины о взаимных исследовательских работах в аномальных зонах. Группа ученых Международного института внеземных культур собирается выехать в район города Чернобыль для работы в зоне отчуждения…»
Отец ел обстоятельно, то и дело вытирая губы ломтем хлеба, а потом кусая мокрый край желтыми прокуренными зубами. Рэдрик знал – сейчас он доест, вытрет тарелку коркой, бросит ее в рот, сыто рыгнет и проревет на весь дом: «Мария! Заснула?»
И тогда из-за стола встанет его восьмилетняя внучка. Мартышка… Хотя нет, уже не Мартышка, а Мария. Мартышки больше не было. Не было ребенка, похожего на лохматую обезьянку с настороженно-потусторонними черными шариками в глазницах. Просто нормальная девочка, без малейших следов бурой шерсти на теле, с глазами цвета утреннего тумана наложит деду полную тарелку второго и хитро улыбнется, когда тот крякнет: «Эх, под такое еще б одну четвертинку, а?» Просто встанет и поухаживает за своим родным дедом, еще крепким стариком, ничуть не похожим на живой труп с безгубым, ввалившимся ртом и остановившимися глазами.
Шухарт знал – все будет именно так и никак иначе. Потому что именно эту сцену он представлял все эти годы. Думал о том, как было б хорошо, если бы… Если б вот так, по-человечески, за столом, с самыми близкими на свете существами. Чтоб отец был жив, по-настоящему жив. Сидел себе за столом и ел, как тогда, в далеком детстве. Чтоб Мартышка стала нормальной девочкой, а не жутким порождением Зоны. И чтоб жена не боялась свекра и собственного ребенка, которые так страшно кричат по ночам, сидя на своих постелях – длинно, скрипуче, с клокотанием, словно перекликаясь с другими потусторонними порождениями Зоны, незримо бродящими в темноте за периметром.
Но Гута все равно боялась. Пожалуй, даже больше, чем раньше. Сейчас она сидела в углу на табуретке и нервно курила, не замечая, как падает пепел от сигареты на подол ее платья.
И ее можно было понять.
Рэдрик поднялся со стула, подошел к жене и попытался погладить ее по голове – так же, как раньше. Но не получилось. Она не отстранилась, но страх на ее лице сменился едва заметной гримасой брезгливости. И Шухарт понял – не надо. Сейчас точно не надо. А может, и никогда больше не нужно пытаться гладить по голове эту женщину, которой он незаслуженно принес столько горя.
– Уже второй день, – еле слышно прошептала она. – Скажи, ты представлял себе что-то другое? Хоть что-нибудь? Может, как Мартышка бегает во дворе, играет с детьми, как отец мастерит что-нибудь или хотя бы спит?
Рэдрик покачал головой.
Наверно, каждый человек мечтает очень узко и примитивно. Если гора золота, то непременно в середине комнаты, а не где-нибудь в углу. Если новая машина, то обязательно роскошный черный гроб на колесах. Если любовница, то сто процентов нереальная красавица с обложки журнала, которая в жизни непременно окажется редкостной сукой, а в постели – холодным бревном, как, например, та же Дина Барбридж.
Вот и он мечтал, как все. И домечтался… Видимо, если Зона хочет наказать, то она исполняет самое сокровенное желание. Вот и любуйся теперь на свою мечту, созерцай, блаженствуй, кайфуй от того, как две заведенные куклы вживую прокручивают тебе сценарий, которым ты грезил столько лет. Непрерывно. Отец выпивает, ест суп, потом орет точь-в-точь как тогда, в далеком детстве Рэдрика Шухарта. Дочка подходит к плите, накладывает ему мясо с бобами, он снова ест. Когда же тарелка опустеет, они оба улыбнутся, отец потреплет Марию по макушке, а та положит ему голову на плечо. Посидят так с минуту, а потом все начинается сначала. И если в четвертинке и тарелке ничего нет, то отец работает ложкой вхолостую. Можно убрать тарелку, но ложку он не отдаст. Она словно приросла к руке. Рэд пытался забрать – не вышло. Когда нет реквизита, театр работает как может…
