плоть…
Бе!
– Став этим, ты утратила практически все ощущения. Ты даже видишь меня не так, как когда была живой. Что тебе в этом приятного?
– Тебе неприятно!
Губы женщины постарались изогнуться в улыбке, но у неё это вышло не особо красиво. Ей предстояло учиться и учиться мимике, какой она обладала в прошлом. Но, видимо, тренироваться в этом ей мало хотелось. А мне мало хотелось продолжать разговор. Поэтому я, даже не прощаясь, вернулся в дом и плотно закрыл за собой дверь. Затем сел за письменный стол и некоторое время смотрел в одну точку – дожидался момента, когда гостья покинет пространство, которое я считал исключительно своим. И только потом изменил позу да вернулся к записям. Стул подо мной скрипнул. Листы в чёрной тетради зашуршали под руками.
Призраком ночи стояла она
Да протягивала ладонь.
И, как мрамор, кожа была холодна,
И в зелёных глазах не горел огонь.
Туманным мраком её коса
Оплетала, как змейка, стан.
Сколь смертельна её краса.
Сколь опасен её обман.
Прежний облик навеки стёрт,
В новом нет ни на грамм тепла.
Жизни девы затих аккорд.
Милая, как же ты мертва!
Выведенные на полях строчки мало походили на продолжение моего рассказа, поэтому я с недовольством посмотрел на них. Затем вычеркнул слово «милая», написал вместо него «дурочка» и задумался.
Так, на чём же я там закончил писать всё-таки?
Ах, да!
Я не выдержал и рассмеялся.
Я не выдержал и рассмеялся. Всё из-за того, что мне довелось провалиться в сон, но я и Элдри были по-прежнему живы. Моя промашка не стала роковой.
– Эм-м, – проснулась от моего смеха Элдри и начала тереть кулачонками глаза.
– Просыпайся, скоро выезжаем.
Сказав так, я поднялся с валежника и вышел из дома на берег реки. Солнце уже вовсю светило, и мне от этого было хорошо и спокойно. Пусть гарпии не боялись солнечного света, но определённо его недолюбливали. У них было ночное зрение. В дневное время они становились практически слепыми, а потому ожидать нападения днём, раз уж ничего не произошло ночью, никак не стоило.
Из-за хорошего настроения, я позволил Элдри немного побегать вдоль пляжа, а сам занялся приготовлением завтрака и подготовкой коня к дороге. Девочка со смехом долго носилась туда-сюда, вымокла насквозь и, в конце концов, бросилась в воду. Она так весело плескалась, что я не выдержал и тоже искупался.
Ах, разве может быть что-то лучше, нежели холодные воды реки на рассвете начинающегося жаркого дня?
Они придали заряд бодрости. Я даже с сожалением обтёрся рубашкой. Грусть возникла не только из-за того, что не хотелось лишать кожу капелек влаги, но и… моя любимая чёрная тоже вымокла насквозь! Определённо стоило задуматься о сменной одежде для этой неряхи!
И, как показало время, задуматься о тёплой одежде.
Со мной-то ничего не произошло, я и будучи мальчишкой редко болел. Иногда подхватывал насморк и всё. Став взрослым же и вовсе забыл про болезни. Благодаря потокам энергии я напрочь лишился подобных каверз тела. А вот девчонка рассопливилась моментально. Вроде пять минут назад ещё здоровая была, и вдруг начала противно хлюпать носом да чихать.
Приняв это за лёгкую простуду, я беспечно следовал маршруту и если о чём и позаботился, так это о том, чтобы не оставить для гарпий следа, по которому нас можно будет найти. От дома отшельника Опал с мили две шагал по колено в воде, покуда меня не устроил каменистый берег. С него мы удачно выехали на тракт и галопом проехали пару деревень. Я измотал коня, зато уверился в безопасности. Кроме того, благодаря резвой скачке проехать довелось намного больше нежели вчера, и я был этому рад. Чёрная Обитель становилась всё ближе и ближе, а меня так тянуло посмотреть на то, что с ней сталось! Я был настолько поглощён своими мыслями, что мало обращал внимание на состояние Элдри. Во время обеда я даже сделал вывод, что ей, вроде как, становится легче, но… где‑то в четвёртом часу по полудни у неё начался жар.
«Горячая такая», – понял я, когда прижал её к себе – девочка заснула на ходу, а мне не хотелось, чтобы она свалилась с Опала.
Из-за её высокой температуры меня ненадолго охватили сомнения.
«Остановиться в этом селе или поехать дальше?» – не знал как лучше поступить я, так как дорожный указатель гласил, что я вот-вот въеду в некие Дерюги. Но, подумав, мне стало ближе решение проехать эти самые Дерюги без остановок. Солнце было ещё высоко, Элдри будить не хотелось.
… А там она проснулась в липком поту и закашлялась грудным кашлем. Мне он не очень‑то понравился, но очередная деревня уже была позади.
– Мне плохо, – тихо пожаловалась Элдри.
– Мне тоже плохо. Худшие дни в моей жизни.
На моё ворчание она ничего не ответила. Лишь вскоре спросила.
– Когда мы остановимся?
– Как доедем до Черниц.
– А это долго?
– Насколько я помню эти места, нет. Черницы совсем близко.
М-да, помнил я местность плохо. Лишь к вечеру мы доехали до селения с неблагозвучным названием Черницы. Оно нынче являлось, правда, не селом, а солидной по размерам деревней домов под шестьдесят. Здесь было целых два постоялых двора, но я решил не искать от добра-добра и снял в местном и весьма памятном для себя трактире скромную комнату. Хотелось шикануть, конечно, и снять ту же, где я останавливался с Эветтой, но за неё запросили аж два серебряных, а у меня в кошельке немногим больше золотого оставалось.
«Можно и без этого», – решил я, предпочтя заказать еды повкуснее.
Правда, есть пришлось мне одному. Элдри от всего наотрез отказалась. Она с трудом высидела всё то время, что я ел, а, когда мы поднялись в комнату, то сразу легла на положенный на пол вместо кровати тюфяк.
– Спать будешь?
– Да, – прошептала она и, повернувшись лицом к стенке, заснула.
Мне это показалось добрым знаком. Где-то я слышал, что во сне люди выздоравливают быстрее. Так что настроение у меня улучшилось, и я с лёгким сердцем спустился вниз, чтобы посмотреть, насколько хорошо обустроил моего коня малолетка‑конюх. Придраться ни к чему не нашлось, так что я заказал себе кружку холодного пива и принялся расспрашивать местных мужиков как лучше до Варжени доехать. Советы не отличались разнообразием. Все говорили про одну и туже дорогу через Юшки.
После трапезы да разговоров в душном
